А уж как через фронт перебраться, я знаю. я разведчик, как не знать?
— Да не собираюсь я удирать! — возмутилась я. — вот скажу немцам, что вы меня бежать уговариваете. мне в село надо, но оно на той стороне, а там сейчас стреляют, нельзя туда.
— Что ты, девушка, что ты? я свой, не бойся, не выдам.
— А ЧЕГО МНЕ бояться? Немцы обещали, что они меня сами в Граково отвезут. Когда село освободят… Зачем. мне бежать?
— Как зачем? Там ведь наши. К нашим.
— Не хочу я никуда. Мне тут хорошо.
Когда провокатора выволакивали на допрос, то обращались с ним грубо, дали пинка под зад.
— За что же, товарищи? — сквозь слезы лепетал он.
Выглянула в окошко.
Пожилой работник копался в двигателе автомашины. Я спросила:
— Что вы делаете, дядя?
— Как что? — сказал работник. — Новую машину из старых частей делаю. Хочешь помочь?
— Я голодная, дядя. У вас нету маленькой крошечки хлеба?
— Охранник отойдет, я подам, — кивнул он. — Подожди чуток. Работник выждал момент и сунул мне в окошко горшочек борща и пять вареников с творогом.
Вечером вызвали на допрос. Провокатор тоже был там. Только лицо у него теперь было чистое, гладкое, без единой царапины.
Он сказал, что я во всем ему призналась, что я разведчица, присланная с советской стороны.
— Вот брехун! — крикнула я. — А еще офицер! Узнай получше, Откуда я шла. я аборт хотела сделать. меня тут все видели…
— Нет, ты скажи, что мне говорила! Утром перешла фронт — Вместе с другими разведчиками!
— Вот пристал! Я домой шла, меня фронт не интересует.
Через несколько дней меня отправили в жандармерию. В тот самый «Степок», из которого я бежала неделю назад.
Отто был в страшном гневе, кричал, что я обманула его, что я партизан, ЧТО МЕНЯ надо пух — пух!
— Послушай, Отто! — оправдывалась я. — Я хотела сделать аборт, я не хотела быть беременной от Вилли. Я полюбила Фрица. Я пошла в село и наелась белены. Чтоб выкидыш был. Отравилась. Меня так скрутило, что два дня я валялась в кустах без памяти. А потом побоялась назад. Решила: лучше домой, в Граково. Тут ведь рукой подать. Но… фронт помешал.
— Катя партизан! Диверсант! Все врешь!
Отто допрашивал меня всю ночь, довел до полного изнеможения. Под конец вызвал Фрица.
Бледный, осунувшийся, много переживший за эти дни, Фриц посмотрел на меня и сразу отвел глаза в сторону (на глазах были слезы). Мне стало очень жаль его. Я поймала его взгляд и улыбнулась — участливо, с пониманием, как самому близкому другу.
Меня бросили в глубокий подвал. Стены, пол, потолок — все из холодного, просыревшего цемента. Ни лежака, ни пучка соломы, ничего — просто голая цементная коробка, гроб. Сырость пробирала до костей. Чтобы согреться, стала ходить по подвалу.
Вдруг слышу голос охранника:
Эй, ты!
Я Задрала голову к потолку, где светилось маленькое окошко.
— Лови!
С неба прилетело полбуханки хлеба, масло и мармелад.
— Поймала?
— Да — да, спасибо! Кто вы?
— Это не я. Это Фриц тебе передал, — ответил охранник. И Ушел.
Я Прижала кусок хлеба к груди.
— Спасибо, Фриц! Спасибо, любимый! — вырвалось у меня. И слезы сами собой брызнули из глаз.
На следующий день в подвале появилась широкая дощечка.
— От Фрица! — крикнул охранник. — Чтоб не простудилась. Теперь я могла лечь на дощечку, а не на цемент.
Меня определили на работу. как и раньше, я чистила котелки, обрезала головки сыра, штопала носки. Я Видела во дворе надю, которая бросала на меня издалека выразительные взгляды, но подойти Боялась: охранник неотступно следовал по пятам. поговорить нам Удалось лишь на второй день.
— Ты Знаешь, катюша, — шепнула она мне, — Ты Тут целую революцию произвела. Они И правда думали, что ты аборт делаешь, три дня по бабкам бегали. фриц был убит, ходил потерянный, кругом смешки, издевки. Те Женщины, которые тебя раньше презирали, стали молиться о тебе. А Когда увидели тебя вчера изнуренную, измученную — плакали. привет тебе от виктора. После тебя многие из Красного Лимана в партизаны ушли, особенно молодые. Ты дала людям понять, что сидеть и ждать нельзя. Твой пример, Катюша, Дает нам силы бороться.
Женщины обратились к Отго, чтобы он бросил в подвал сена:
— Катя ребенка ждет, ей нельзя простужаться.
Отто отказал женщинам.
Утром мыла котелки. Подошел немец — старик, протянул кусочек хлеба и сказал:
— Быстро съешь, пока Отто не видит.
— От Фрица? — обрадовалась я.
— Нет Фрица! — ответил старик. — Его увезли ночью, когда Катя спала. Катю Фриц любил, привет передавал. Отто отправил Фрица на фронт.
Однажды возвращаюсь в подвал, а в нем полно военнопленных. Появилось и сено. Ребята нагребли мне целую гору, и я легла на нее, как на перину. Засыпая, я слышала, как пленные горячо обсуждали события на фронте. Говорили, что скоро пойдет наступление по всему Донцу.
Утром пленных увезли. вечером привезли новых. как я узнала, пленных отправляли на передовую, чтобы они из?под огня вытаскивали раненых и убитых фашистов. там пленные и находили свою могилу.
Пленных кормили супом из сушеной картошки. Они вылавливали из супа маленькие горошинки и картофелинки и приносили мне.
Как?то петро, тот, что выслуживался перед немцами, заметил, что во время обеда пленные уносят хлеб в пилотках.
— Уж не для шлюхи ли? Не давайте ей ничего! Пусть учится жить!
Пленные цыкнули на Петра:
— Ты полегче! Не видно по ней, чтобы шлюхой была.
— Да она…
— Можешь не рассказывать, иди, сами разберемся.
В жандармерии было две категории военнопленных: те, что работали там постоянно (Петро в их числе), и временные, которых на следующий день по прибытии отправляли на передовую.
Однажды вечером, после работы, я вернулась в подвал, наполненный группой военнопленных. Я поздоровалась. Вижу, один парень пристально на меня смотрит. Потом подошел.
— Ты… говоришь, тебя Катей зовут?
— Да.
— Откуда ты?
Я Сказала.
— А у тебя нет брата Василия?
— Нет.
Вижу, парень волнуется.
— Катя, — сказал он, — ведь ты же моя сестра. Я Василий, твой брат. Разве ты не помнишь Киев,
