катился ГАЗ-66 темно-зеленой армейской раскраски. Тщательно подновленный побелкой бортовой номер 76-32 ДАС мог бы подсказать знатоку, что машина зарегистрирована в славном городе Душанбе.
Ну а местный житель, не зная таких тонкостей, безошибочно определил бы, что это подданные князя Макхея отправились по каким-то своим важным делам. И мешать им не следует, если, конечно, не надоело жить.
Вообще-то двум приятелям, Ивану Бровченко и Леше Коркунову, с чадами и домочадцами, очень повезло, потому как Макеев уже давно не позволял гонять автотранспорт по личным надобностям. Увы, прошли времена, когда можно было просто так взять машину и поехать охотиться на сайгаков или менять сталь или золото на баранов или девушек (уж о временах былинных, временах первого года колонизации, когда мотались за триста - четыреста кэмэ за водкой или забытым партбилетом, и говорить смысла нет).
Теперь только по распоряжению кого-то из членов администрации, подтвержденному лично Макеевым. Но тут парням подфартило - требовалось забросить рудознатцев в ущелье Риандор, где по слухам когда-то кто-то видел текущую из земли вонючую черную воду.
И не без скрипа, но князь-майор согласился, чтобы машина сделала крюк и завезла двух бывших артиллеристов с женами и детьми к их местной родне, забрав на обратном пути…
Хотя земля эта, плоскогорье Ретт-Хасс, и лежит недалеко от окрестностей Октябрьска, но как же отличны две эти местности.
Синие реки, полноводные ручьи, зелень вековых лесов над снежными шапками окрестных гор, лежащими до самой летней жары.
И там, где срываются с южных склонов окрестных гор, струясь в парении, водопады, где в первозданной тиши бродят по обрывистым моренам пугливые серны, доступные разве что самому искусному стрелку, расположились исконные владения клана Ретт-Хасс. Тут их гнездовье со времен незапамятных, сидят они в нем крепко, живут родовито.
Зима тут цепкая, а лето буйное, как горный ветер, и жаркое, как любовь степной красавицы.
Чуть потеплеет, снег подтает, ручьем побежит, тут же всякая скотина блажит, ластится к сосновому пращуру Раала-ааю, бережно топоча его возрождающую и оберегающую грудь.
Вознес к своей главе старец Раала-аай ладонь и хранит на ней пьянящее озеро Маркаколь (не тронь!) с медовым вкусом, с тайнами небесными и небесным ликом.
А вкруг озера - белоснежные юрты здешнего люда.
Свежа и сладка вода Маркаколя.
Кумыс дают тутошние стада целительный, густой. Выпьет человек одну чашу, раскраснеется, рот гудит, как обыз, и падает в объятия мира райских пери, пьян, душа легче мушки, оседлал все семьдесят ветров Раала-аая.
У здешних горцев обычай давний и верный. Смотрят на других сверху вниз, никого не боясь, не позволяя ни чужаку, ни своему правителю ничем себя стеснить.
Но уж если признают чужака равным себе, вернее друзей не будет!
И так же, как о доблести мужей здешних, идет слава и о раала-аайских красавицах. Чтобы описать их, не хватит слов у всех сказителей, и тщетно они будут бить по струнам и надрывать голоса. Не зря говорят, что старые боги этой земли, прежде чем ушли навсегда, частенько баловали своим вниманием жен предков этого народа.
Глаза, как самоцветы, кожа - бела как снег, смех - стремительная заря, стан гибок, как ветка белой ивы. Оглянутся, чуть качнувшись, улыбнутся с вызовом, и без ума любой прохожий. А попадешься к ним на язычок, враз пришпилят тебя куда повыше с твоими сладострастными фантазиями, пожалуй, прямо к небесам, которые в Аргуэрлайле твердь, а не какая-то космическая бездна.
Сейчас в Ретт-Хассе в разгаре весна. Даже не понять уж, как и сказать, не то поздняя весна, не то раннее лето.
Нагулявшие жирок на высокогорных пастбищах люди и животина спустились к подножиям гор и вновь вживались в свои зимовья.
Из дальних глубин памяти Читтак всплыли перед глазами детские годы. Они вместе с другими детьми сидели под юртой, упившись кумыса, слушали рассказы старого аксакала, и его добрый голос будоражил воображение.
Машину тряхнуло на повороте, и все детские сказки мгновенно выскочили из головы Читтак. Она затеяла разговор с сестрой, предвкушая встречу с родными:
- А помнишь, какие травы стоят летом на пастбищах в нашей долине! Лошадей с коровами и то бывает не видать! А какой душистый запах - голова кружится! А озеро, ты вспомни наше озеро: смотришься, как в зеркало. Соберемся бывало мелюзгой со всего селения и бежим на озеро, плещемся, ныряем, камешки швыряем. Как я соскучилась… Ничего не могу поделать…
И обе девушки, как дети, замирали в предвкушении встречи.
К вечеру машина свернула к аилу на берегу озера. В центре поселения стоял большой дом, у которого крутился десяток жеребят. Справа от дома была поднята белая юрта.
Путники остановились у этой юрты. Они подозвали к себе появившегося в дверях подростка и спросили о хозяине. Юнец ответил, что уважаемый Коолат сейчас придет.
Еще пару лет назад Читтак бы испугалась, но теперь мысль вновь увидеть своего несостоявшегося жениха не вызвала особых эмоций, и она молча ожидала его появления.
Недоросль исчез, и вместо него появился Коолат в лисьем малахае набок и чапане, наброшенном на одно плечо. Поглядывая исподлобья, он двинулся навстречу нежданным гостям и в знак приветствия поклонился. И с ней и с ее мужем поздоровался, как с давними добрыми знакомыми. И поспешил ввести гостей в юрту.
Перед стопкой одеял сидела за шитьем смуглая курносая молодуха. Ее округлая фигурка сразу бросилась в глаза Читтак. Молодая хозяйка с недовольным видом тоже прежде оглядела женщин. Ей явно не пришлось по душе то, что женщины, нисколько не смущаясь, прошли и сели рядом с мужчинами, чуть ли не колено к колену! Взгляд ее выразил одну мысль: «Ишь ты какие! Нарядились-то как! Что они из себя воображают?»
Читтак Бровченко не рассердилась - сама такой когда-то была!
Коолат немедля отослал юнца в большой дом за кумысом, сам расстелил перед гостями скатерть, а затем принялся вспенивать ковшом появившийся в большой чаше освежающий напиток. На Читтак он не решался больше взглянуть, робел, словно на нем висела вина перед ней. Его жена, наоборот, задрав свой короткий носик, вышла из юрты, давая знать, что и не подумает пресмыкаться перед всякими городскими, а ты, мол, крутись, если желаешь, перед ними как шут!
Читтак подумала о том, что Коолата супруга не очень любит, и ей стало жаль и его и ее. Вот собственный муж обожает ее, а она не мыслит жизни без него, и единственное, о чем жалеет, что пока не родила ему сына.
Пока. Погладила себя по округлившемуся животу и улыбнулась. Недолго ждать уже осталось.
А ведь когда-то она мечтала родить сына Коолату. Подумала об этом без капли сожаления. Что прежние мечтания девицы? Песок под ногами женщины. Она шагает, нисколько не утопая в нем, дыша новыми желаниями. Да и Коолат уже совсем другой - потяжелел, к усам разрослась борода, морщины у рта, вроде и ростом стал ниже.
- Юх, значит, едете к родным… Что слышно в Тхан-Такх? Зарежем барана, погостите! - вот и все, о чем говорил.
Внутренний голос стал нашептывать Читтак, слегка унимая волнение.
Все говорят о любви, но смысл ее сводится к тому, что любят не человека, а то удовольствие и ощущение, которое другой человек получает от него. И это вовсе не любовь к самому объекту любви. Очень большая разница в таком чувстве. Ни с чем не сравнимая разница. Человек любит до тех пор, пока что-то получает. И если что-то отдает, то обязательно требует взамен. Но как только объект любви перестает давать то, что он ожидает, то и любовь куда-то таинственным образом исчезает.
