курица.

— Ой, Лидочка! Что с тобой? Глаза твои! Сейчас выкатятся. Не волнуйся! Ведь это неправда? Правда неправда?

— Правда, — с трудом выдавила я.

— У тебя есть любовник? — ахнула Майка.

— Дура! — проскрипела я ледяным горлом. — Правда — неправда.

— Скажи мне по-человечески! Да или нет?

— Нет! Тысячу раз — нет!

— Я так и думала, — обрадовалась Майка. — И Максу говорила.

— Но Макс…

— Убежден в обратном.

— Факты? Какие факты и доказательства он приводил?

— Лида, если ты не виновата, почему так переживаешь? По идее, тебе следовало возмутиться, а ты испугалась. А я Максу обещала..

Что Майка наобещала Максу, значения не имело, а мне срочно требовалось разморозиться.

— Горячего чаю!

— При чем тут…

— Дай мне горячего чаю, хоть кипятка, немедленно. Иначе остаток жизни проведу в холодильнике.

— Опять ты странно выражаешься.

Но Майка подхватилась, включила чайник, в котором было на донышке. Быстро закипел, подруга налила мне чай. Обхватив чашку двумя руками, я хлебала огненный напиток. Обжигало язык и небо, но я глотала.

— Лида, у тебя руки трясутся, ходуном ходят.

— А ты как думала? — поставила я чашку. — Огорошила, я чуть сознание не потеряла. От тебя муж не уходил…

Тут я вспомнила, что Майку как раз мужья и бросали.

Поправилась:

— Не уходили из-за глупых, надуманных подозрений. Очень тебя прошу! Как не просила никогда в жизни. Передай мне, по возможности точно, слова Макса касательно его подозрений.

— Я бы — с радостью! — прижала Майка руки к груди. — Только слов не было. Сказал, что предполагает. С усмешечкой, ты знаешь.

О! Я как никто знала его усмешки. И то, что Макс не может быть слабым, ищущим сочувствия. Это не игра, не поза, не насилие над собой: мол, я всегда железно крепкий. Макс такой и есть, без ржавчины, без разъеденных комплексами и рефлексией дыр в самолюбии. Он себя любит, точнее — уважает. И вариант: она его за муки полюбила — не про Макса. Свои муки он ликвидирует самостоятельно.

Макс выказывает слабость в единственной ситуации — когда болеет. На него не действует спиртное, но удивительным образом проявляется повышенная гриппозная температура. Максим раскисает, становится придурочно нежным, сентиментальным. Если у мужа появляется блаженная улыбка, жалобный прищур глаз, я бросаюсь за градусником. Однажды пришла домой: он лежит на диване, смотрит телевизор, там поет Зыкина, протяжно тянет: «Течет река Волга, а мне семнадцать лет…» И Максим… Что бы вы думали? Плачет! Слезы пускает от умиления. Впервые увидела его плачущим. Испугалась: «У тебя, наверное, за сорок!» Почти так и оказалось: тридцать девять и три.

А у Гошки верный признак болезни — отказ от еды. У нашего сыночка аппетит вечно голодного волчонка. И если он отодвигает от себя тарелку с макаронами по-флотски — заболевает. Я хватаюсь за голову: завтра важные переговоры, а Гошка сляжет. Звоню свекрови, прошу приехать. Она уже не удивляется моему сумбуру: Гошка не кушает, не могли бы вы завтра с ним посидеть?

— Майя! — Я зло насупилась. — Ни за что не поверю, будто ты не выспрашивала у Макса. Небось охала-ахала, причитала и просила подробностей.

— Конечно, просила. Только Макс ничего не сказал.

— Так-таки ничего?

— Почти, не про тебя.

— А про кого?! — едва сдерживаясь, выкрикнула я.

— Про меня.

— Ты-то здесь при чем?

— Вот и Макс сказал: «Майечка, детка, неужели ты думаешь, что стану грузить тебя своими болезненными домыслами?»

— Ага! «Болезненными» и «домыслами» — значит, не на сто процентов уверен, переживает и сомневается.

Майка заплакала. Вроде ни с того ни с сего. Побежали по щечкам ручейки, она их вытирала ладошками.

— Чего ревешь-то?

— Как вы со мной! Я вас люблю больше жизни. После детей, мамы и папы — больше жизни. А вы! Что Макс, что ты: недомолвки сплошные. Не доверяете мне, — хлюпала Майка. — Как малахольной. Такая и есть, да?

— Запрещенный прием! — протянула я подруге бумажную салфетку. — Нечестно переводить стрелки на себя, когда у нас крыши снесло и неизвестно, где ловить и обратно устанавливать. Кроме того, не прибедняйся, у тебя есть Саша, честный и искренний.

— Как же! Искренний! Шофер, а говорил, что преподаватель.

— Он никогда подобного не говорил!

Остаток вечера я провела, утешая Майку.

Трепетные, эмоционально раскрытые, с оголенными нервами люди — сущие вампиры. Требуют постоянного участия и обсуждения их проблем, отсасывают ваши духовные силы. Вампиров я стараюсь избегать. Но Майка — особая статья. Она вампир страдающий, да и любимый, да и сознающий свои недостатки. Майку я готова утешать с утра до вечера… Последнее замечание — конечно, сильное преувеличение. Но уделить подруге полчаса времени — запросто. Живописуя Сашины достоинства, сама в них убеждалась с каждой минутой.

Глава 8

Шоковая терапия

По дороге домой я терзала телефон, чтобы добиться Максима. Хотя первого ответа: «недоступен» — достаточно, чтобы понять бесполезность вызовов каждые три секунды. При этом я вела машину на приличной скорости, несколько раз чуть не создала аварийную ситуацию. Определенно — заработала пожелание кастрации от других водителей.

Подмывало позвонить родителям Макса в Испанию, выяснить, сколько раз общались сегодня с Максом, что он говорил, не намекал ли, где обитает. Но будить родителей поздней ночью — только пугать.

Разбудила я тетю Дашу, которая закрылась на засов, и открыть дверь своим ключом я не могла, пришлось звонить.

На тете Даше была старенькая, но чистенькая ситцевая ночная рубашка. На голове — бигуди. Это какая мука на них спать!

— Извините, что потревожила. У подруги была, да и работы много.

Тетушка протяжно зевнула и неожиданно потребовала:

— Дыхни!

Вы читаете О любви (сборник)
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату