— Типун тебе на язык! До сих пор ее любишь?

— И думать забыл.

— А я все ФСБ на ноги подняла, чтобы выяснить, что эта Таня живет в Дурсель… Друсель…

— Дюссельдорфе? Да-а-? — улыбался Максим.

— Нечего скалиться! Все равно твоя улыбка в подметки не годится улыбке Гаврилова.

— Кто такой Гаврилов? — мгновенно нахмурился Максим.

— Частный детектив, спивавшийся, но одумавшийся.

— Что тебя с ним связывает?

— Твои похождения. Ладно, не каменей. У Гаврилова, похоже, с соседкой закручивается. Тетя Даша выходит за Виктора Петровича, Майка — за Сашу. Все кругом женятся. Одна я — брошенка?

— Сильное преувеличение.

— Ты мне говорил, что уходишь к другой?

— Говорил.

— А сам не уходил?

— Нет.

— Тогда почему врал?

— Первый разумный вопрос. Тебя волновало, к кому я ушел, вместо того, чтобы задуматься: почему ушел.

— А почему?

— Потому что ты влюбилась! Ты! Ходила с блаженным лицом, юлила вокруг меня, ласковой-ласковой стала… тьфу! — передернулся Максим. — Гошку ни в какую не хотела отпускать в Испанию на два с лишним месяца. «Как я без своего мальчика!» — передразнил Максим. — Насмерть стояла. А потом — бац! С ночи на утро — пусть едет. Конечно, ребенок мешает шуры-муры крутить. А я? Перебьюсь? Мне рога к лицу? Спасибо, дорогая жена! Если я слово дал, то можно со мной как с тряпкой половой? Ноги вытерла и пошла дальше? Кукиш!

И он действительно показал мне кукиш. Ткнул в нос дулю, как называют на нашей с Майкой родине кукиш. В детстве мы спрашивали того, кто зарывался: «А дулю не хочешь?»

Я хотела Максима. Пусть каждый день в нос мне кукиш-дулю тычет, только не переживает так, как в данную минуту.

Желая выплеснуть свои чувства, я почему-то утратила способность артикулировать слова и только проблеяла:

— Э-э-э…

— Заткнись! — велел Максим. — Молчи, пока муж не договорил. Ведь я все перепробовал: от постельных доблестей до блеска остроумия, от попытки вернуть тебя с помощью тревоги о сыне до изображения холодного безразличия. Плевала ты на мою холодность! Ты на все плевала, кроме этого…

Максим не мог подобрать приличного слова. Но потом нашел такие выражения, что хуже матерных.

— Он юбочник! Венерический слизняк! Грудью дорогу себе проложил. Грудью баб, которых пользовал. Разве это мужик? Член ходячий, хрен собачий… У-у-у! — задохнулся от накопленной ненависти Максим.

Потряс кулаками в воздухе и продолжил, изо всех сил стараясь держать себя в руках:

— Проще простого было накостылять твоему воздыхателю. С удовольствием! С большой радостью! Сломать ему хребет, ноги-руки, оторвать член и отдать на съедение бродячим псам. Но! Нельзя. Во жизнь! Нельзя, потому что ты первая бросилась бы соболезновать покалеченному, травмированному бедняжке. Бульончики бы ему в больницу носила, да? Носила бы, я знаю. Что это за семья, в которой муж шпионит за женой, а она нанимает частных детективов? Отвечай, я тебя спрашиваю.

— Хо-о-орошая семья, — у меня, наконец, восстановилась способность соединять звуки в слова, — на-наша.

На кухню вошла мама:

— Сейчас Президент будет поздравлять.

Мы ее не услышали.

— Ты знал про Назара, — пробормотала я как ни странно — с облегчением.

Словно у меня какое-то время тому назад вырос хвост, я скрывала отвратительный изъян, а муж знал, но молчал, берег мою тайну.

— Естественно, знал Скажи спасибо, что у вас до койки не дошло.

— Не дошло, Максимчик!

— Ага, теперь ты лебезишь. — Муж мгновенно учуял перемены в моих интонациях.

Подтянулись Майка и Саша, который держал поднос с фужерами с шампанским.

Мне так хотелось подчеркнуть свою непорочность, что едва все не испортила.

— У нас ничего-ничего не было! — твердила я. — Клянусь! Ты мне веришь? И на Новый год я подарила ему триста штук презервативов…

Выпалила, испугалась.

Звук пропал — все застыли на секунду, которая показалась мне длиннее суток.

Саша закашлялся, фужеры стукались.

— О, господи! — пробормотала мама.

— Так у тебя все-таки любовник? — воскликнула бестолковая Майка.

Максим ничего не говорил, просто смотрел на меня. Так, наверное, смотрит мужественный человек на дуло пистолета, который через секунду выстрелит.

— Идиотка! — рявкнула я на Майку. — Говорю же — ничего, кроме борщей и солянки, между мной и Назаром не было! Я честная женщина. Мамочка, клянусь твоим и Гошкиным здоровьем! Честная!

— Максим, я верю, — подала голос Майка и дернула моего застывшего мужа за руку.

— Что там французский двор, — сказал Саша. Передал Майе поднос, протиснулся к маленькому телевизору на подоконнике, включил. — Дюма отдыхает.

— Подарок издевательский, — оправдывалась я. — Ну, прости меня! Мне хотелось отомстить, иррационально хотелось, за свои же собственные заблуждения. Мама, ты говорила, что месть — признак слабости, а не силы духа. Максим, ты считаешь ненависть признаком низкой духовной организации. Вы все такие совершенные! Одна я недоразвитая!

— И я тоже, — пробормотала Майка.

— В конце концов! — обрела я силу духа. — Ты мне врал!

— Но и ты меня обманывала, — парировал Макс.

— Да, но я — первая!

Постичь мое заявление было непросто, все замерли, соображая.

Первым откликнулся Макс:

— Сбои в логике случаются даже у самой потрясающей и удивительной женщины всех времен и народов.

— Это у кого? — вскинулась я.

— У тебя.

— Спасибо! — тихо сказала мама.

Майка издала не то стон, не то всхлип.

— Твои комплексы неполноценности, — повернулся к ней Макс, — порождены неосознанием превосходства над основной частью населения.

— А то! — гордо подтвердил Саша.

— Не поняла, — улыбнулась Майка, — но: спасибо, Максимчик!

— И все его благодарили, — ревниво вставила я.

— Помолчи! — велела мама.

Зажегся экран телевизора. Президент Путин на фоне сказочно красивой зимней Кремлевской стены, заснеженных елей обращался к нам:

— Сегодня мне хочется сказать вам особые слова и, провожая уходящий год, сердечно поблагодарить

Вы читаете О любви (сборник)
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату