— Не надо убегать, это для мамы и папы очень больно.
— Как сто уколов, умноженные на тридцать, — три тысячи уколов? — Оля гордилась своей способностью к устному счету.
— Еще больнее, — уверила Валя.
— Ваньке и Саньке, пусть только приедут, я головы оторву, — вспомнила Маняша папино выражение.
«Я сам оторву», — подумал Петров. Вслух ничего не сказал, поперхнулся.
Обязанности хозяйки — накормить гостей, подать чай — отвлекали Зину от горестных дум, но у нее все сыпалось из рук Уронила чайник, пережарила мясо, не доварила картошку. Поставила на стол салат, внимательно на него посмотрела, отнесла обратно, выбросила в мусорное ведро: овощи забыла помыть.
Потапыч, выйдя с женой покурить на балкон, мрачно сказал:
— Обстановка как на похоронах, только покойника не хватает.
— Типун тебе на язык! — Людмила испуганно оглянулась, не слышали ли в комнате. — Господи! Я в детстве раз десять удирала из дома, но каждый раз возвращалась до прихода родителей с работы. Только бы с ними ничего не случилось! — Она озвучила то, что у всех крутилось в голове. — Зина говорила, Петров бьет мальчиков?
— Ага, забил бедных.
— Но ведь почему-то они бросились искать родного отца! Петров в последнее время сам не свой. Может, интрижку на стороне завел? Потапов, колись!
— Ничего я не знаю!
Потапыч разделял сомнения жены, но вслух не стал ничего подтверждать.
Детей уложили спать, а взрослые всю ночь тупо смотрели фильмы по видеомагнитофону.
Из милиции позвонили на следующий день. Ребят сняли с поезда в Мурманске.
Зина и Павел бросились в аэропорт.
В приемнике-распределителе Петровых не допустили сразу к детям, отвели в кабинет начальницы. Немолодая женщина в форме капитана милиции попросила документы на детей.
— Мы их не взяли! — ахнула Зина.
— Взяли. — Петров протянул капитанше свидетельства о рождении близнецов.
— Значит, вы их отец? — Она перевела взгляд с зеленых книжиц на Петрова. — Ваши паспорта?
Зина принялась лихорадочно рыться в сумке, дрожащей рукой протянула документы. Она волновалась, словно им могли не вернуть собственных детей.
— Вы их родной отец? — повторила вопрос начальница.
— Как видите, — сказал Петров.
— Почему в таком случае мальчики говорят, что ехали к настоящему папе?
Петров вспыхнул от злости, молча развернулся и вышел из кабинета. Зина вздрогнула от звука хлопнувшей двери, как от пощечины.
— Какой ужас! — прошептала она. — Он обиделся!
Только сейчас до Зины дошло, как больно дети ранили Павла. Она стала сбивчиво объяснять начальнице историю с отцовством. Добилась жалостливого взгляда: Зина произвела впечатление забитой тетехи, которая десять лет назад бросила мужа, позарившись на богатство соседа, а теперь он мордует и ее, и детей почем зря.
Привели детей. Зина ожидала увидеть их грязными, оборванными и исхудавшими. Но Ваня и Саня были чисто одеты, умыты и вполне упитанны. Правда, обоим обрили головы.
Зина, плача от радости, целовала детей и тут же бранила их — все одновременно.
— Как вы могли? Как вы могли? — твердила она.
Ваня и Саня, не находя слов для оправдания, заплакали дуэтом.
Зине предложили расписаться в документах и забрать из камеры хранения вещи, которые близнецам не разрешили держать при себе. Кроме фотоаппарата, CD-плеера, электронных игр и зимних курток, близнецы захватили в путешествие моток бельевой веревки, походный котелок, консервы, складной швейцарский нож Петрова, водные пластиковые пистолеты, точные копии настоящих, леску, крючки и поплавки, пузырьки с реактивами из набора «Юный химик», пятнистые халаты из игры «Я буду десантником» и зачем-то книгу «Язык жестов глухонемых».
Теперь они волокли рюкзаки к такси. Петров уже сидел рядом с водителем.
— Здравствуй, папа! — пропищали близнецы, усевшись с мамой на заднем сиденье.
— Привет! — ответил он не оборачиваясь. Лишь слегка повернулся в сторону водителя: — Поехали в гостиницу.
По дороге никто не проронил ни слова: Петров смотрел вперед, Зина горько вздыхала, мальчики испуганно шмыгали носами. В гостинице Петров включил телевизор, чтобы не слышать, как в соседней комнате Зина песочит детей. В паузах, когда телевизор замолкал, доносился возмущенный голос.
«…Покупал яблоки и сам их ел, а вам не давал…» — это она настоящего папу вспоминает.
«…Как только язык у вас повернулся… сколько он для вас сделал…» — это о родительских доблестях Петрова.
Под конвоем мамы близнецы пришли просить прощения. Взгляд в пол, руки за спину, будто заключенные.
— Папа, прости нас, пожалуйста!
— Папа, мы не думали!
— Папа, мы больше не будем!
— Папа, не обижайся!
— Папа, я очень тебя люблю!
— Я тоже очень!
Петров болезненно сморщился и прервал поток покаяний:
— Все! Хватит! Я все понял: вы бросились в бега от жажды приключений. А меня любите преданной сыновней любовью.
Ваня и Саня радостно заверили:
— Точно!
— Ага!
— Остался один невыясненный момент. Добираетесь до цели своего путешествия? — «Но уж без меня», — мысленно добавил Петров. — Или домой?
— Домой! — хором ответили близнецы.
— Самолет завтра утром. Сейчас идете в душ, приводите себя в порядок, и идем в ресторан.
Обед прошел на удивление весело: Петров подтрунивал над уголовными прическами мальчиков, хвалил, что не успели татуировки сделать; Ваня и Саня взахлеб рассказывали о своем путешествии, о том, как сунули деньги проводнику, ехали вдвоем на верхней багажной полке, тайком бегали в туалет и за кока- колой в вагон-ресторан. Зина смотрела на мужа с восхищением, очередной раз благодарила Провидение за встречу с сильным, благородным, душевно щедрым человеком. Ей и в голову не могло прийти, что благодушное настроение Петрова объяснялось принятым решением — уйти. Последней каплей, переполнившей чашу терпения, стала выходка близнецов, Петров замыслил побег и планировал мероприятие по заметанию следов.
Петров сорок один год прожил на свете. У него была семья, ради которой он не задумываясь пожертвовал бы отпущенным ему веком. Была жена, которой он не искал замены, потому что равноценной не существовало. Он имел процветающий бизнес и массу приятелей. Его обходили хвори и трагедии с близкими. Он как сыр в масле катался… и погибал от тоски.
Он был из последнего поколения советских детей, которых воспитывали на идеях превосходства духовного над материальным. В школе и дома внушалось, что деньгами не следует дорожить, они уйдут в
