— Щекотно, — дернулся умирающий.

— Вам точно плохо? — настороженно спросила я, отстранившись.

— Хуже не бывает, — горько заверил он.

Наверное, перед концом, в агонии, всякое происходит. Я не медик! Учусь на третьем курсе экономического факультета университета, понятия не имею, как люди с жизнью прощаются. Если по кино судить, то должны слабеть. По кино судить — глупо, любой ребенок знает.

Затолкала его вещи в собственные карманы. Захватила его лицо ладонями, чтобы на меня смотрел прямо (щеки колкие, утром, наверное, брился):

— У нас два варианта Слышите? Не теряйте сознания, пожалуйста! Дышите глубже. Или на проспект, — я дернула головой в сторону, откуда пришла, — и там вызываем «скорую» из телефона- автомата Еще найди исправный, — тихо добавила я. — Или транспортирую вас к себе домой. Путь в два раза короче, и телефон точно работает. Кто принимает решение?

Больной безмолвствовал и смотрел на меня так, будто пришел его последний час и видит он перед собой Смерть, то есть даму в балахоне и с косой. Капюшон куртки, конечно, свалился мне на лоб, но косы-то у меня не было!

— Похоже, решение принимаю я.

— Мрак, — пробормотал сердечник. — Все, отключаюсь.

И действительно отключился. Глаза его закрылись, голова мгновенно потяжелела. У меня было ощущение, что держу в ладонях многокилограммовый арбуз.

— Стойте! — попросила я. — То есть сидите, но не умирайте. Господи! Люди, на помощь! Придите, кто-нибудь! Помогите!

Как же. Людей смыло дождем, унесло в тепленькие квартирки. А человек погибает у меня на руках. Почему у меня-то? Вечно не везет.

Себя потом пожалею. Он дышит? Еще дышит. Значит, потащили к своему дому, что надежнее.

У меня прабабушка на войне служила санитаркой. В восемнадцать лет фигура у бабушки была под стать моей — хрупкая, и рост ниже среднего.

— Бабуля, — спрашивала я в детстве, — как же ты раненых с поля боя таскала? А если он большой и толстый?

— Всякие бывали, — отвечала бабушка. — Легких мужиков не бывает. Один раз полковника эвакуировала. Он случайно на передовой оказался. Из штаба фронта, захотелось пороху понюхать. Сдурел от страха, когда бомбежка началась, не в ту сторону побежал. Ранило всего-то в ляжку, осколком. Наши ребята при таких ранениях сами ползли, а этот — ойкает и верещит. Делать нечего — поволокла. Больше центнера полковник, пузо — как у бегемота. И хоть бы, сволочь, здоровой ногой отталкивался, помогал.

Нет, стонет и почему-то не матерится. А у меня последние жилы рвутся.

— Ты бросила бы его, бабушка!

— Раненого? — удивилась она. — И потом, в смысле, когда я его доставила… нет, еще через некоторое время… оказалось, что в штабе фронта он — голова, на троих помноженная.

— Как это?

— Головастый очень. Стратег… Или тактик? — с сомнением спросила сама себя бабушка. — В общем, операции мой бегемотик разрабатывал такие, что солдат берегли, а фрицам пороху давали. Не то что те, кто бойцов за дрова держал, а не за людей. Он-то мне, — с гордостью похвалилась бабушка, — потом два ящика американских продуктов прислал и к ордену представил.

Не знаю! Не представляю, как бабушка волокла своего полковника по кочкам и оврагам. Ордена мне не надо! Но, елки-моталки, как тяжелы мужчины! Я его по ровной дорожке протащила метров сто. Сначала за подмышки подхватив, потом за ворот куртки уцепившись… Согнулась в три погибели, сумка через плечо (как у настоящей санитарки), тяну изо всех сил, а двигаюсь с черепашьей скоростью. Так он у меня помрет, до медсанбата, тьфу ты, до больницы не добравшись.

Передышка. Распахнула его куртку, ухо к груди приложила. Сердце, кажется, бьется. Не понять, потому что мое собственное сердце подкатило к горлу и рвется наружу, барабанит в ушах.

В эту минуту мне отчаянно хотелось оказаться дома, в тепле и сухости. Сбросить с себя мокрую одежду, понежиться в теплой благоухающей ванне. Выбраться из нее, когда подруга Майка, потеряв терпение, заявит ультимативно:

— Кисни сколько хочешь, но четвертый раз блинчики я тебе разогревать не стану!

Мы с Майкой снимаем однокомнатную квартиру. Правильнее сказать: снимает Майкин папа, оплачивает. Мы из одного города, но прежде друг друга не знали. Майка училась в школе с английским уклоном, а я — в соседней с домом. Обе поступили в столичные вузы. Непостижимым образом Майкин папа меня вычислил, определенно навел справки о моем моральном облике, удовлетворился и предложил поселиться в однокомнатной квартире вместе с его драгоценной доченькой. Вначале я приняла это в штыки. Мама сказала: «Не торопись, осмотрись, за общежитие ведь тоже надо платить, а с деньгами у нас… сама знаешь». Майка оказалась потрясающей девчонкой. Родители ее баловали, баловали и почему-то не избаловали окончательно. Наверное, здоровую натуру нелегко испортить. Майка — пышечка, очень любит вкусно поесть. Страдает из-за своей фигуры, не попадающей под современные стандарты. Я говорю: «Ты вылитая Мэрилин Монро», — и при этом не сильно кривлю душой. Но о Майке речь впереди. Пока же только замечу, что откармливать меня Майка считает своим святым долгом. Да и готовить ей нравится.

Ау, Майка! Где ты? В трехстах метрах и в недостижимой благодати. А я тут, с живым трупом, чтоб он сдох. Нет, нет! Пусть живет. Еще немного протянуть.

Точно полтонны весит… Тяжесть дикая. У мужчин, наверное, кости из свинца… мышцы из стали… вода в их теле заменена на ртуть… Кто сказал, что человек состоит на восемьдесят процентов из воды? Он не исследовал мужчин. Вдалеке, размыто за струями дождя, показалась фигура. Я вскочила и замахала руками:

— Мужчина! Женщина! Кто вы там? На помощь! Сюда! Ко мне! Спасайте!

Фигура, двигаясь неровно, покачиваясь, приблизилась. Оказалось — нетрезвый мужик. Конечно! Кто сейчас на улице остался? Алкоголики, больные алкоголики и я, несчастная.

— Пожалуйста, помогите! — взмолилась я. — Надо его донести до дома.

— Перебрал твой мужик?

Вдаваться в подробности: это-де не мой муж, а человек, нуждающийся в срочной медицинской помощи, — мне представилось лишним. Начнутся расспросы, потеряем время, которое для больного на вес золота Попросить мужика вызвать «скорую»? Уйдет, и поминай как звали. Поэтому я кивнула: мол, да, муж надрался, — и повторила просьбу.

— Лады, — согласился алкоголик номер два, — мужскую солидарность еще не отменили. А — так, все отменили: революционные праздники, совесть, бесплатную медицину. Водки, свободы и порнографии — завались, а радости нет.

— Может, понесем? — прервала я.

— Берем. Ты — за ноги, я — за плечи. Раз-два, подняли. Поехали.

Сердечника мы оторвали от земли сантиметров на пять. То есть практически волочили по лужам. Кроме того, моего нетрезвого помощника шатало из стороны в сторону. Он ковылял спиной по ходу, с «право-лево» у него было плохо. На мои «вправо» он дергался влево и наоборот. Несколько раз врезался в припаркованные автомобили и в стволы деревьев, падал и чертыхался. Мягко сказано — «чертыхался», вы понимаете. В итоге предложила развернуться: я тащу за ноги «мужа», двигаясь спиной вперед, а добрый алкоголик идет лицом.

Дело пошло быстрей. Промокла я насквозь. Верхнюю одежду промочил дождь, нижнюю — пот. У дверей подъезда, как только я их открыла, набрав код замка, и, подхватив ноги сердечника, собралась втиснуться в проем, добрый алкаш завопил:

— Нельзя ногами вперед! Так только покойников…

Вы читаете О любви (сборник)
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату