Говорю только о себе. Плохо ли, хорошо ли, но к числу откровенных до стеклянной прозрачности женщин я не принадлежу. Сказать любимому мужу, что ты не способен меня удовлетворить, как Вася, сантехник, или Пал Палыч, начальник? Извините!
Никаких сантехников и начальников не имелось. Только Назар. Все равно это будет удар — удар по самой уязвимой точке мужского самолюбия.
Калечить родного мужа из-за собственной прихоти (или похоти)? Нет, уж лучше выкрутиться с помощью вранья.
— Лида, говори! — шептал мне в ухо Максим. — Пожалуйста, говори!
Слезы высохли. Решение не признаваться окаменело.
— Уй! — отстранилась я, воткнула палец в ухо и потрясла. — Не щекотись!
Далее нужно было сказать что-нибудь смешное. Для разрядки. Мы с Максимом всегда сбиваем пафос момента юмором и шуткой.
Когда он предложил мне выйти за него замуж, то написал шутливый «брачный договор». Читала его и хохотала, и плакала от счастья. Но когда пришел Максим, притворно официально, нехотя сказала:
— Поскольку на большинство вопросов ответ «да», вынуждена принять ваше предложение.
— Да здравствует статистика! — подхватил меня Максим.
Кружил по комнате. При этом не исключено, что догадывался: мое «да» созрело через месяц после нашего первого общения и далее принялось расти ударными темпами.
А может, не ведал, не догадывался. Не знаю. Теперь я ничего не знаю. Мы с Максимом откровенны, но не до изнанки. Трудно пояснить.
Представьте себя деревом. У вас есть ствол, ветви, веточки и листья. Посторонние люди срывают листья (общаются), видят ветви, то есть складывают о вас мнение. Но под землей дерево имеет не меньшую систему, чем над почвой. Заглянуть в темноту мы пускаем немногих. Кто-то оголяет свои корешки быстро и с радостью. Майка, например. Ее мужики вырывают с корнем, сажают в горшок и через некоторое время забывают поливать — лень, надоело, прискучило.
Максим знал мои корни, но не все, как выяснилось. Боковые побеги ускользнули от его внимания. И теперь мне нужно срочно брякнуть что-нибудь веселое и остроумное. Чувствую: Макс напрягся, мышцы стальные, голос звучит ровно и ласково, но усилия к нейтральности тона прикладывает, как чует мой тренированный на его интонации слух. Что-то заподозрил. Хотя, объективно, мог бы гордиться, доведя супругу до визга экстаза.
Итак, соврать быстро, достоверно и трепетно. На помощь приходит давний детский страх — боязнь маминой смерти.
Слезы (уж теперь не разобрать, по какой причине, скорее — по совокупности причин) потекли легко, вновь и благостно.
— Максинька! — хлюпала я. — Представила, что ты умер… И у нас в последний раз… Больше никогда… и чтобы запомнить… О, мой ненаглядный!
— Что ж, — сказал Максим и погладил меня по голове, — вполне убедительно. Только не рассказывай, как мысленно хоронила маму, а следом мужа.
Взял меня двумя руками за плечи и отложил в сторону — голова пришлась точно на подушку. В этом было что-то напоминающее перекладывание ненужной вещи. Но сил анализировать жесты Максима у меня не имелось.
— Спи, а я — водички попить. — Он встал с кровати.
— Проверь Гошку, укрой, если одеяло сбросил.
— Конечно. Спи.
И я быстро уснула. С сознанием отпущения грехов. Самоотпущения. Главное ведь себя оправдать, а до Бога далеко, и некогда ему на всякую мелочь разбрасываться.
Глава 3
За двумя зайцами
Выяснение отношений с Назаром я спровоцировала сама, хоть и не планировала. Подслушала болтовню двух молоденьких сотрудниц — в туалете. Где еще, как не в сортирной кабинке, получишь интересную информацию.
Девушки мыли руки и прихорашивались перед зеркалом.
— Нашей Леди сегодня после обеда не будет. (Это обо мне.) У нее встреча с Кауном.
— Как думаешь, они спят, любовники?
— Вряд ли. Если бы у меня был такой муж, как у Лидии, я обходила бы всех мужиков большой стороной.
— Но и Каун классный мужик.
— Согласна Вроде ничего особенного, а шарма с переливом.
— Говорят, он бабник, каких поискать.
Тут, заинтригованная, я замерла, тихо задрала вверх коленки, чтобы в щель под дверью не увидели мои туфли.
Вторая девушка озвучила вопрос, который крутился у меня на языке:
— Кто говорит?
— Светка из пиар-службы, у нее приятельница с Кауном работает. Он ни одной смазливой юбки не пропускает.
«Юбки смазливыми не бывают, — мысленно поправила я, — только лица Чертовы сплетницы!»
— Все мужики сволочи, — перекрикивая шум электрической сушилки, заключила первая девушка.
— Не так хорошо с ними, — поддержала вторая, — как плохо без них.
Они, мои подчиненные пигалицы, еще и философствуют!
— Давай, как наша слиняет, (опять обо мне), прошвырнемся по бутикам? Может, где скидки объявили.
Ушли, хлопнула дверь. Я выбралась из укрытия. Подошла к раковине, посмотрела на себя в зеркало. Физиономия собственницы, которой минуту назад объявили о разорении.
Открываем воду, плещем на руки жидкое мыло. Все — медленно, чтобы успокоиться. Какое мне, собственно, дело, изменяет Назар жене или хранит верность? Пусть он будет бабником в квадрате, кубе, в десятой степени… Нет, клокочет обида, не унять. Сушим руки, не торопясь, до остановки автомата. Как обычно не действуем — остатки влаги по платью не размазываем. Остановилась, замолкла сушилка, а мы ее снова включаем, давим на кнопку…
Уже лучше. По крайней мере на лице удалось восстановить деловое официальное выражение. Можно двигать в офис.
Перед отъездом на встречу с Назаром обеим сплетницам я задала работы под завязку и сроки указала через два часа приеду, отчитаетесь.
По бутикам шнырять в служебное время — разбаловались! Хотя я прекрасно знала, что в мое отсутствие работа в конторе теряет скорость, вплоть до полного торможения. Сама такой была: если начальник далеко, а поручение до завтра терпит, то самое время заняться личными делами.
Наука руководить — это серьезная и отдельная тема. Вернусь к ней, если повод появится.
А пока — ехала на встречу с Назаром, и силы, убеждающей разум, не хватало, чтобы выкинуть из головы пошлые слухи.
Так подруга моей мамы, тетя Наташа, милая пожилая одинокая женщина, похоронив свою любимую кошку, каялась:
— Знаю, что вам уже надоела разговорами о Милочке. Простите. Но Милочка обладала удивительной душевной организацией…
