просить прощения. (Вот уж дудки!) Но когда Тина, очевидно, призывала немедленно выбросить Самина на помойку, Оля продемонстровала твердость: сами разберемся, наше дело, пожалуйста, не вмешивайся, спасибо за совет, но я поступлю как сочту нужным.
— Андрей хочет поговорить с Саминым? — спросила Оля.
Самин вышел из-за двери. Оля с явной неохотой, нахмурившись, протянула ему трубку.
— Ты охренел? — спросил пьяненький, но неагрессивный Андрей.
— Старик! Ты вправе вызвать меня на дуэль, набить морду — (Это еще кто кому!) — свернуть шею и поломать конечности. Бес попутал. Извини!
«В последнее время, — подумал Самин, — я прошу прощения каждые десять минут. Войдет в привычку, прослыву придурком».
— Так, ты типа раскаиваешься? — уточнил Андрей.
— Безмерно! Глубоко! Бесконечно!
«Готов оплатить твоей жене операцию на голосовых связках и исправление прикуса», — хотел добавить Самин, но, естественно, не добавил.
— Тина, он раскаивается, — сообщил Андрей жене, которая наверняка рядом ошивалась.
Самин услышал пронзительные и частые вибрации Тининого голоса. Она что-то требовала от мужа.
— А что ему скажу? — спросил Андрей, обращаясь явно не к Самину.
И тот услышал новые визгливые переливы.
— Андрюха! — позвал Самин. — Мы с тобой поняли друг друга?
— Вроде.
— Бывай здоров! — отключился Самин.
Вечером они легли в постель, как в последнее время водилось — каждый на своей стороне кровати. Метр нейтральной полосы. Выключили свет. Через несколько минут Самин спросил:
— Оля, не спишь? О чем ты думаешь?
— Почему ты ничего не делаешь?
— А что я должен делать? Объясни мне, наконец!
— Самин! У тебя точно проблемы с головой!
Переходный возраст
Назвать нашу семью неблагополучной ни у кого бы язык не повернулся. Пятнадцать лет женаты, не пьем, не гуляем, каждую копейку в дом несем. Саша мастером в гальваническом цехе работает, я — закройщицей на швейной фабрике. Пять дней трудимся от зари до зари, вечером поужинали, телевизор посмотрели и спать отправились. В выходные на даче, не разгибаясь, вкалываем. И сынок наш единственный, Ромка, никогда особых хлопот не доставлял. Говорят, в четырнадцать лет переходный возраст кончается, а у Ромки он и не начинался. Учится парнишка хорошо, с дурными компаниями не водится, не перечит старшим, попросишь в магазин за хлебом сбегать или ковер пропылесосить — случая не было, чтоб отказал.
Конечно, у нас с мужем ссоры случались — живые люди, не без этого. Но чтобы с рукоприкладством или за порог квартиры выплеснулось — никогда. Сколько вокруг и пьянчуг, и дебоширов, и детей при живых родителях брошенных. «Да мы ангелы по сравнению с другими», — так я думала. Оказывается, страшно ошибалась. Когда гром на ясном небе грянул, земля ровная под нами провалилась, тогда мы совершенно по-другому себя увидели. Точно зеркало нам вместо писаных красавцев показало уродцев.
Началось с того, что Ромка пропал. Десять вечера, на улице дождь со снегом, а сына дома нет, хотя еще два часа назад с тренировки должен был вернуться.
— С пацанами гуляет, — отмахнулся Саша от моих тревог.
Сериал досмотрели, полдвенадцатого, а сына нет. Я стала по телефону его друзьям звонить — мальчики уж спят, родители говорят, Рома не приходил сегодня. После полуночи Саша оделся и к спортшколе побежал. Там, конечно, закрыто, но охранник телефон тренера дал. Того разбудили — говорит, не было Ромы на тренировке. Я классному руководителю позвонила. Выяснилось, что и в школе Рома не появился, то есть пропал с самого утра.
Как мы следующую неделю прожили — врагу не пожелаешь. И милиция, и морги, и подвалы-чердаки прочесывали, и тупо сидели у телефона, и в рыданиях я заходилась, и Саше «скорую» вызывали — сердце прихватило. Но, задним числом вспоминая тот жуткий период, должна честно признаться — горе нас не сблизило. Я считала, что муж виноват — довел сына нравоучениями или сказал что обидное, а Ромочка с детства очень впечатлительный, как девочка. Саша втайне думал, что я жизнь сыну отравила. Нет-нет, да и срывались мы на обвинения: это из-за тебя, нет — из-за тебя. Тут бы поддерживать друг друга, а мы собачились.
В милицию, конечно, всех родственников и маломальских знакомых адреса сообщили. В том числе и бабушкин — Сашиной матери. Но сами же сразу предупредили — она в больнице, да и не очень мы в контакте. Я против свекрови ничего не имею, она не настырная, денег и участия не просит. Живет от нашего городка далеко — сутки на поезде. Рома видел ее два раза в жизни — когда ему два годика было и когда в первый класс шел. Словом, внук ее толком и не знает, потому что мы все отпуска на даче корячились, а бабушка только два раза и приезжала. В том, что Саша к матери не больно привязан, моей вины нет. На праздники и дни рождения мы поздравительными открытками обменивались, иногда перезванивались. За несколько дней до Роминого исчезновения бабушка Оля и позвонила:
— В больницу ложусь, вены на ноге оперировать. Но вы не тревожьтесь, ничего опасного.
Мы и не тревожились, а как Рома исчез, вовсе про нее забыли. А тут еще милиционерша из детского приемника нам внушила:
— В этом возрасте, как правило, подростки чудят из-за первой любви. Многие даже с собой кончают. Или убегают за романтикой, чтобы прославиться.
Вот мы и искали «первую любовь», всех девочек допрашивали. Только никого не нашли. И милиционерша была в корне не права. Хотя, когда мы к ней снова пришли, о своих безрезультатных поисках доложили, она с умным видом заявила:
— Объект их воздыханий не обязательно за соседней партой сидит. Это может быть, например, какая-нибудь смазливая актриса или певица. Ваш сын музыку любит? Плакаты на стенки клеит?
У Ромы на стенке висела только одна фотография старого седого мужика, который нахально высунул язык. Отец Ромку как-то спросил:
— Что за придурок?
— Это — не придурок, — ответил сын. — Это — Эйнштейн.
Но не в Эйнштейна же Ромка влюбился?
И все-таки та милиционерша подвела нас к разгадке. Потому что Саша после разговора с ней стал комнату сына обследовать и нашел записку на магнитофоне. А я вот не заметила. Всю неделю сидела в комнате сына, тихо стонала, из стороны в сторону раскачивалась, а бумажку, к магнитофону приклеенную, не увидела.
«Мама и папа! Включите и послушайте!» — вот что было там написано.
Саша нажал кнопку, и что-то зашуршало, завозилось, послышался звук телевизора, потом мой голос:
— Ты идешь ужинать? Я двадцать раз буду подогревать?
— Подожди. Сейчас тайм кончится. — (Саша.)
— Некогда мне ждать, у меня еще белье замочено. Ты спать скоро завалишься, а мне стирать! — (Я.)
— Мазила! — (Саша орет.) — Надо было на левый край подавать!
— Чтоб он провалился, твой футбол! — (Я, и тоже на повышенных.) — Два часа у плиты стояла, а ты
