подозрений. Это где такое найти? Надо думать!
Я закрыла воду и вышла из ванной.
— Вы купались? — удивленно спросила Лика, глядя на мой костюм с шелковой блузкой под пиджаком и гладкую прическу.
Плохой из меня подпольщик, даже окунуться и в халат переодеться не догадалась.
— Что-то голова закружилась, — соврала я. — Наверное, опять давление упало.
— Кофе? — участливо предложила Лика.
— Спасибо, ребенок! Попозже. Ты витамины пила? Ноги не промочила? Как себя чувствуешь?
Среди ночи раздался звонок. Я схватила трубку и хриплым спросонья голосом ответила:
— Алло!
— Извините за поздний звонок! Могу я поговорить с Кирой Анатольевной?
Это был Олег.
— Не можете! — ответила я и положила трубку.
Босая, прошлепала в угол комнаты, встала на четвереньки и залезла рукой в угол. Телефонная вилка сидела прочно, но я ее все-таки выдрала.
Два следующих дня Лешка, у которого отрубился Интернет, ругался по сотовому с телефонной станцией. Пока не пришел мастер и не вставил вилку в розетку.
— Какой идиот вилку вытащил? — бушевал Лешка. — Я двое суток с обрезанием, от мира отключен.
— Сама отвалилась? — предложила я версию.
В последнее время на ниве вранья делаю поразительные успехи.
— Сама не могла! — осуждающе смотрел на меня сын. — А Лика со своим животом туда не подлезет.
— Если мама говорит, что не она, — непривычным для нее строгим тоном проговорила Лика, — значит, не она!
Лика не в прямом обращении, а в повествовательной речи стала называть меня мамой.
Она поставила точку, заклеймив Лешку его же выраженьицем:
— Сначала завизируй, потом импровизируй!
Что означало: сначала удостоверься, потом обвиняй!
Поклонник
Провожал меня таксист. Когда приехал, я спросила:
— Сколько возьмете за то, чтобы донести мои чемоданы до машины, а потом до поезда?
— Я не грузчик.
— Тогда до свидания. Сколько я должна за вызов?
— Ладно, поехали! Двойная такса, согласны?
Это был грабеж. Вокзальный грузчик взял бы дешевле, но кто потащит чемоданы до машины?
Мне нельзя поднимать тяжелое.
В купе я пришла первой. Таксист поставил мои чемоданы в ящик под сиденьем. Я расплатилась.
Села и постаралась расслабиться. Все! Я в бегах! Да здравствует новая жизнь!
Последние несколько дней мне везло — ребят не было дома. Заболела Ирина Васильевна, Лика отправилась за ней ухаживать. Лешка помаялся три дня и съехал к жене. Это настоящая любовь! Там нет компьютера и Интернета!
Укладывала чемоданы в одиночестве. Обилие вещей, зимних и летних не по сезону, которые я брала с собой, могло вызвать подозрения. Но обошлось.
Сыну я позвонила:
— Срочно уезжаю в Караганду, то есть в Курган. Мой двоюродный брат в тяжелом состоянии.
«Дай Бог ему здоровья!» — мысленно пожелала я.
— На сколько едешь? — спросил Лешка.
— Сейчас сказать трудно. Отпуск за свой счет взяла на месяц.
— Месяц ради брата, которого толком не знаешь? — удивился сын.
— Получится, приеду раньше. Не стану же я там сидеть!
— Ладно. Звони!
— Обязательно! Береги Лику! И пожалуйста, контролируй, чтобы она пила витамины и регулярно ходила к врачу.
— Яволь, маман! Обязано (обязательно)! Обниманс (обнимаю)!
— Целую тебя, мой мальчик!
Телефон — великое изобретение. Не будь у меня номера сотового телефона Антона Хмельнова, как бы я попала на прием к столь высокому чину? Караулила бы его на крыльце? Хватала за фалды пальто, когда в окружении охраны он идет от машины к офису? Заявилась вечером к нему домой?
Мы с Антоном остаемся, считаю я, друзьями.
Но землеройке трудно дружить с орлом в небе, они на разных уровнях бытия. И по большому счету проблемы их друг другу не в помидор (не очень интересны), как говорит Лешка. Нахваталась словечек от сына.
— Привет, Антон! — сказала я, когда он ответил. — Это Кира. Как дела? Можешь говорить? Есть время?
— Могу… три минуты.
— Когда у тебя прием по личным вопросам? Можно записаться?
— Издеваешься? Но у меня правда совещание!
— Я перезвоню.
— Нет! Приходи в кабинет. В девять… лучше в полодиннадцатого.
— Завтра? Утра?
— Какого утра? Сегодня вечера. Пока!
Тяжка доля российских олигархов! Я в семь вечера выключаю компьютер и отправляюсь домой.
Антон не принадлежит себе до полуночи. Для него работа — это жизнь. Для меня работа — это только работа.
Отдаю ему должное — велел секретарше накрыть ужин на двоих. Но я была не голодна. Антон жадно ел. Наверное, впервые за день.
— Как Люба? — спросила я.
— Нормально.
По его тону я поняла, что говорить о жене он не хочет. Есть другая тема, вполне безопасная: дети. Мы ее живо обсудили. Мы называли своих чад оболтусами и одновременно хвастались их успехами. У нас хорошие дети, правильные, удачливые и перспективные.
И совсем некстати у меня вырвался вопрос:
— Антон? У тебя есть любовница?
Он подавился куском осетрины, закашлялся, выпил вина.
— Тебя Люба подослала?
— Я сама себя подослала.
— И что у нее на повестке дня головы?
Это Люба так говорила: на повестке дня головы. Она ловко сращивала идиомы. В данном случае: «на повестке дня» и «в голове». Когда выходила замуж, в день бракосочетания, мы замешкались с ее нарядом, не могли пристроить фату, которая сидела на прическе как белый флаг сдающейся армии…
— Помнишь? — улыбнулась я своим воспоминаниям. — Как в день вашей свадьбы ты нервничал,
