Славянские древности

настоящую рабыню. Мы располагаем и иными свидетельствами, показывающими, что де-факто женщина была в доме не только хозяйкой и госпожой, пользовавшейся полной свободой, но что она принимала участие и в общественной жизни. Славянская княгиня — это не только былинно-сказочная традиция. Так, например, Титмар сохранил сообщение о некой славянской княгине в северной Венгрии (в X веке), которая провела свою жизнь на коне с кубком в руке и умела пить не хуже мужчин [1083]. Такие случаи были, конечно, исключением, но вообще-то было вполне естественным, что жена князя или вельможи занимала иное положение, чем женщина в рядовой славянской семье. Вместе с тем я не хочу излишне принижать и положение последней. При жизни мужа она, разумеется, не могла владеть имуществом и своей собственностью могла считать лишь такие предметы, как одежда, белье, украшения[1084]. Однако после смерти мужа, если у него была личная собственность, жена его, точнее вдова, о чем у нас имеется несколько свидетельств, занимала его место. Она становилась покровительницей несовершеннолетних детей и владела оставшимся имуществом. См. записанные Гербордом свидетельства о славянском Поморье, а в отношении России — известие в Киевском патерике от XI века[1085]. Вдова вообще пользовалась уважением, и Поучение князя Владимира Мономаха также предлагает заботиться о сиротах и вдовах.

О различных формах супружества, полигамии и моногамии, о брачных обычаях, уносе и выкупе, а также о свадебных обрядах более подробно я рассказывал в главе I[1086] . Здесь же я лишь упомяну, что унос являлся первичной, а выкуп, то есть продажа дочери за вено, более поздней формой брака. В конце языческого периода эти две формы брака дополнились третьей формой брака, при которой невеста приносит приданое — veno[1087]. Отношения между детьми и отцом также немногим отличались от отношений между рабом и господином. Термины, обозначающие детей и рабов, как мы уже выше видели, в славянских языках часто взаимозаменяемы, а слово челядь (чадь), как и римское слово familia, означало всех лиц, находившихся в доме под властью отца, — как детей, так и рабов[1088]. Отец (староста, господь, господарь) пользовался не только правом наказывать, но и правом распоряжаться жизнью своих детей, и нам известно, что в древней Руси в случае голода родители продавали своих детей в рабство[1089] . Вместе с тем мы видим, что взрослые дети мужского пола очень скоро становились совладельцами семейного имущества и совместно с отцом решали вопросы, связанные с его использованием.

Пока существовала задруга, вопрос, кто и как должен заботиться о несовершеннолетних детях, оставшихся без родителей, не возникал. Вся семья, в частности ее старейшина, выполняла эту обязанность. Лишь когда задруга начала распадаться, возникла необходимость установлений, которые предусматривали бы, кто должен заботиться о детях после смерти их отца. Такая обязанность падала либо на вдову умершего, то есть на мать детей, либо на кого-нибудь из ближайших родственников[1090].

С древним существованием задружных семейств связано также и отсутствие в тот период права наследственности. Семья как юридическое лицо не умирала, и семейной собственностью пользовалось одно поколение за другим. Лишь когда появилось личное имущество, сначала движимое, а затем и недвижимое, мог возникнуть вопрос о наследниках. Вполне естественно, что движимое имущество переходило к ближайшим родственникам, особенно в тех случаях, когда такое пожелание выразил перед смертью сам умирающий. Позднее после смерти отца семейное имущество делилось и между братьями, которые еще при жизни умершего были совладельцами этого имущества [1091]. Это часто можно было наблюдать в княжеских семьях (удельная система).

Уголовное право. Суд

Первоначально уголовное право осуществляли кровнородственные организации (род, задруга). Обычно кровная родовая месть носила общественный характер, но позднее, когда возникла политическая организация, кровная месть стала на защиту общества от несправедливостей, чинимых народу юстицией.

История застает славян в тот период, когда кровная родовая месть была еще в полной силе. Существование ее подтверждает Маврикий в случаях, когда гостю наносилась обида. Наглядные доказательства кровной мести, относящиеся к первому периоду христианства, дает нам история чешских Вршовиц и их борьбы с княжеской властью в Праге[1092]. Первоначально и здесь, как повсюду, был в силе принцип — око за око, зуб за зуб, — однако позднее одновременно с этой формой уголовного наказания установилась и более мягкая, когда виновный должен был выплатить материальное возмещение, обычно в гривнах, и наряду с ним требовалась еще и моральная фикция возмездия, сопровождавшаяся специальной церемонией[1093] . Эту систему компенсаций славяне знали, как об этом свидетельствуют постановления договора Олега (по закону русскому) от 911 года[1094], уже в X веке; но, по мнению Кадлеца, в тот период это еще было исключение и система компенсаций на основе новых государственно- правовых норм только еще возникала. Позднее она, разумеется, распространилась повсюду, но прошло еще много времени, пока княжеской власти удалось полностью искоренить древний обычай кровной мести[1095]. О какой-либо определенной таксе штрафов-выкупов до X века, разумеется, не могло быть и речи.

Славянскому праву широко была известна взаимопомощь при поимке преступника на месте преступления, например вора при краже или прелюбодея в объятиях чужой жены[1096]. Наказание следовало немедленно и не влекло за собой кровной мести, так как рассматривалось как само собой разумеющееся. Но княжеская власть позднее стремилась и здесь эту взаимопомощь ликвидировать и заменить ее обычным княжеским судом.

Значительным явлением в славянском уголовном праве была коллективная ответственность (круговая порука) кровнородственных союзов в случае совершения преступления членами этих союзов, причем такая ответственность сохранилась и после того, как кровная родовая месть начала исчезать. За уголовное действие отвечал весь род, община и даже еще более широкие союзы, например целые группы поселений (русск. вервь, сербск. околина, польск. opole, чешск., вероятно, honitva), и целый такой союз обязан был преследовать преступника, а в случае, если он его не задерживал, но следы его вели в какую-то из общин, вся община обязана была либо выдать преступника, либо платить возмещение. В Чехии такая обязательная коллективная ответственность существовала до конца XII века, в Польше она засвидетельствована в XIII веке в книге законов земли крестоносцев, в России — в «Русской Правде», а на Балканском полуострове — в «Законнике Душана» от XIV века[1097] .

В основе судебной организации первоначально также был родовой союз, и уже в тот период, в ходе постепенного развития традиций, сложилось определенное судоустройство, следы которого мы находим и в позднейших судоустройствах. Первоначально судьями были старейшины родов и семей. Для разрешения споров между различными родами суда и судей первоначально не было, поскольку, как мы видели выше, используя институт кровной мести, роды добивались непосредственного возмездия за нарушенное право. Но уже и тогда для прекращения споров избирались и высылались посредники, являвшиеся чем-то вроде первых судей в спорных делах. Помимо этого, все участники спора, все члены родового союза, чувствуя коллективную ответственность, принимали участие в споре о том, как поступить в случае несправедливости, нанесенной кому-либо из членов их союза или, наоборот, кем-либо из них совершенной. Таким образом, это был суд коллективный, но и в нем, поскольку речь шла о приговоре, главное слово, естественно, принадлежало нескольким самым старшим и самым мудрым членам союза.

Так постепенно возник постоянный корпус судей и знатоков правовых традиций в родовых распрях, и таким же образом возник и суд жупный, или племенной, когда род уступил место этой более высокой ступени объединения[1098]. Постоянный судебный аппарат, разумеется, возник лишь после образования монархических государств, в которых помощниками князя были