присылавших бумазею, сукно, бумагу, книги и прочее. Софья была несказанно довольна.
Много времени у нее уходило и на прием гостей. Так, однажды ее навестил редактор журнала «Жизнь для всех» Поссе вместе с очень известным уже Максимом Горьким, которого Лёвочка называл «лохматым». Как?то к ним приехал прославленный Федор Шаляпин, очень веселый, талантливый, голосистый, но который не очень понравился мужу из?за своего «громкого» голоса. Приходили и «странные» посетители, прибывшие в Россию с острова Ява и с мыса Доброй Надежды специально для того, чтобы встретиться с гениальным писателем. Посещали их гостеприимный дом принц Ольденбургский, моряк Шереметев, граф Ламсдорф, которые просто «впивались» глазами в мужа. Также к ним наведывался критик Владимир Стасов. В общем, от многочисленных гостей не было продыху, из?за них Софья порой не могла заняться музицированием или предаться воспоминаниям. Тем не менее она по — прежнему посещала музыкальные вечера, где играл Танеев, для которого шила новые туалеты. Дочь Саша в такие моменты отмечала про себя: «Опять новое платье, и это означало встречу с Сергеем Ивановичем». А муж, так и не дождавшись ее вовремя, сам заказывал повару скромный постный обед, состоявший из пирога с рисом и семгой.
Их супружеская жизнь становилась все более умилительной, оба непременно желали чем?то помочь друг другу, и это было для них самым главным. Они старались быть мудрее, жить сегодняшним днем, а не завтрашним и не прошлым. Сын Сережа тоже подлаживался под их жизнь, беспокоился о здоровье отца, робко предлагая ему свою помощь. Но отец был особенно благодарен ему за помощь духоборам. Конечно, было много волнений, связанныхсдетьми: из?за гайморита у бедной Тани; из?за подавленного состояния Маши, утратившей былую энергию после выхода замуж за ленивого и вечно сонного Колю Оболенского. Особенно досадно было то, что обе дочери никак не могли родить здорового ребенка. Дети рождались мертвыми. В этом она винила их вегетарианство. Благо, что у невесток дела обстояли иначе, и к этому времени Софья уже не раз становилась бабушкой, в ее честь даже была названа одна из внучек, ставшая ее полной тезкой. Она была благодарна сыну Андрею и невестке Ольге, которые пожелали так назвать свою дочку, родившуюся 12 апреля 1900 года в Ясной Поляне. Софья радовалась тому, что ее сын основательно занялся хозяйством и его жизнь в яснополянской усадьбе не проходила даром. А ведь он был еще так молод. Об этом она думала во время своей поездки в Петербург, предпринятой ею для встречи с графиней Александрин Толстой, которая восприняла это посещение с превеликой благодарностью и приняла его как «жертвоприношение» Софьи. Александрин не знала о главной причине ее поездки, о которой легко догадывалась дочь Саша, сопровождавшая мама, в том числе и по концертным залам, где она видела Танеева.
Между тем недобрые слухи о судьбе «Воскресения», постоянно витавшие в воздухе, не на шутку встревожили Софью. Она узнала, что ее мужа ожидают очередные неприятности из- за издания романа за границей, в частности в Америке, и что уже появилось якобы высочайшее повеление, грозящее строжайшими запретами, в том числе лишением возможности церковных похорон после смерти Лёвочки. Однако тьма всяких забот отвлекала от грустных мыслей. Надо было думать о хлебе насущном: о продаже по выгодной цене самарских земель Андрея и Миши, о покупке имения Мансурова Ильей и т. д. Софья так устала от этих имущественных вопросов, что порой приходила в отчаяние, желая, чтобы все пропало: «и хозяйство, и книги, и московский дом, и дела с артельщиками, и уборка библиотеки, и обивка мебели». Хорошо, что все были здоровы, в том числе и Лёвочка. Это еще как?то вдохновляло ее на посадку трех сотен яблонь и лиственниц, на заказ в Воронеже шестидесяти штук вишневых деревьев от Карлсона, которые, к ее большому огорчению, погибли, не прижились на яснополянской земле. Кроме этого, приходилось еще учить свою Сашу, у которой вкусы были самые, что ни на есть, «первобытные», что чувствовалось, например, в ее «ужасном громком» смехе.
День их с Лёвочкой свадьбы, 23 сентября, Софья решила провести в одиночестве, а потому достала старинные ноты, принадлежавшие маменьке мужа, чтобы сыграть Бетховена. За этим лиричным занятием ее и застал Танеев. Он сразу же сел за рояль и с блеском исполнил сонату Бетховена
Танеев поведал Софье об ужасных интригах и скандалах в консерватории. На последнем заседании директор консерватории Сафонов нагло накричал на него, и Сергей Иванович тотчас же подал заявление об уходе. Софья немедленно написала письмо великому князю Константину Константиновичу, мать которого являлась председательницей музыкального общества, в котором рассказала о беспорядках, происходящих в консерватории не без участия Сафонова. Благодаря ее обращению тот был уволен и на его место назначен Ипполитов — Иванов. Это место сначала было предложено Сергею Ивановичу, но он отказался.
Вскоре Софье стало не до этого: умер внук Лёвушка, и ее невестка Дора хотела броситься в могилу, когда опускали гроб с младенцем. Но беда не приходит одна: следом за этим печаль — ным известием последовало еще одно: дочь Таня снова родила мертвую девочку. Радости жизни словно совсем оставили ее. Тане даже горевать было не с кем, муж Михаил в это время находился за границей, в теплых краях, потому что терпеть не мог российских холодов. Так смешивалось в жизни Софьи хорошее с плохим. Но вскоре пришло радостное известие: сын Миша, пользовавшийся большим успехом в свете, решил жениться на прехорошенькой и любящей его Лине Глебовой. Софья стала готовиться к свадьбе: шила молодым свадебные мешочки, заказала приглашения. Все делала с большим удовольствием, потому что материнский инстинкт подсказывал ей, что выбор сына был сделан верно: жена была одного уровня с ним, а значит, они будут жить хорошо. 31 января 1901 года молодые обвенчались. Свадьба вышла великосветской и очень пышной, на ней присутствовал великий князь Сергей Александрович, специально прибывший из Петербурга. Прихожане, видя Софью, спрашивали друг друга: «А это мать жениха?» — «Какая красавица!» После венчания супруги отправились в Ясную Поляну. Остальные дети разъехались кто куда. Теперь с родителями осталась только младшая дочь Саша.
Тем временем недобрая молва о романе «Воскресение» не выходила у Софьи из головы. Многое в этом сочинении настораживало ее. Ей не нравилось описание обедни, а также странное отношение автора к причастию. Но она по — прежнему продолжала старательно заниматься корректурой «Воскресения». 22 февраля 1901 года состоялось заседание Синода, на котором ее мужа обвинили во всех грехах, объявили еретиком и богохульником, отпавшим от православной церкви. Об этом было опубликовано 24 февраля в «Церковных ведомостях». Лёвочка воспринял это известие с полным равнодушием.
А внутри Софьи все просто закипело от возмутительного вердикта Синода. Она была оскорблена, возмущена и, обдумав ответ, написала два письма. Первое было адресовано Победоносцеву, который, как помнила Софья, прежде высказывался гораздо осторожнее, считая, что нельзя лишать Толстого церковных похорон, потому что никому не дано знать, что может произойти в душе умирающего за две минуты до смерти. До возвращения мужа с прогулки она успела отправить письмо с почтой. Второе письмо, черновик которого Софья зачитала мужу, предназначалось митрополиту Антонию: «Прочитав вчера в газетах жестокое распоряжение Синода об отлучении от Церкви мужа моего, графа Льва Николаевича Толстого, и увидев в числе подписей пастырей Церкви и Вашу подпись, я не могла остаться к этому вполне равнодушна. Горестному негодованию моему нет пределов. И не с точки зрения того, что от этой бумаги духовно погибнет муж мой: это не дело людей, а дело Божье. Жизнь души человеческой с религиозной точки зрения никому, кроме Бога, не ведома и, к счастью, не подвластна. Но с точки зрения той Церкви, к которой я принадлежу и от которой никогда не отступлю, которая создана Христом для благословения именем Божьим всех значительнейших моментов человеческой жизни: рождений, браков, смертей, горестей и радостей людских… которая громко должна провозглашать закон любви, всепрощения, любовь к врагам, к ненавидящим нас, молиться за всех, — с этой точки зрения для меня непостижимо распоряжение Синода. Оно вызовет не сочувствие… а негодование в людях и большую любовь и сочувствие Льву Николаевичу. Уже мы получаем такие изъявления, и им не будет конца, со всего мира.
Не могу не помянуть еще о горе, испытанном мной от той бессмыслицы, о которой я слышала раньше, а именно: о секретном распоряжении Синода священникам не отпевать в церкви Льва Николаевича в случае его смерти. Кого же хотят наказывать? Умершего, ничего не чувствующего уже человека или окружающих его, верующих и близких ему людей? Если это угроза, то кому и чему? Неужели для того, чтобы отпевать моего мужа и молиться за него в церкви, я не найду или такого порядочного священника, который не побоится людей перед настоящим богом любви, или непорядочного, которого я подкуплю большими деньгами для этой цели? Но мне этого и не нужно. Для меня Церковь есть понятие отвлеченное, и
