победу, позволявшую ей маневрировать не только между детьми, но и среди единомышленников Лёвочки. Имея завещание в своих руках, она, таким образом, возвращала не только деньги, вложенные в издание, но и обеспечивала себе единоличное право на публикацию всех сочинений мужа на последующие годы. Она твердо решила никому ни за что не отдавать завещание, чтобы никто и никогда не узнал об истинном желании мужа.
Теперь Лёвочкин кабинет, по рекомендации врачей, переехал из комнаты под сводами на второй этаж, в комнату рядом со спальней. Кабинет занимал очень светлую комнату с огромным венецианским окном, выходившим на восток. Муж, думала Софья, будет работать над своими сочинениями, окруженный светом. Но, самое главное, было не в этом, а в том, что Лёвочка отныне находился в непосредственной близости от нее и она могла приходить к нему гораздо чаще.
Она должна была все контролировать. Однажды, отдыхая с гостями в зале, Софья почувствовала легкий запах гари. Она быстро направилась к двери, ведущей на чердак, откуда уже начал валить дым. Пожар оказался нешуточным. На чердаке обгорели четыре толстые балки, как раз над спальней Лёвочки. Софьей руководила рука Божья, и она не уставала благодарить Бога за это. Божья рука руководила ею и в выборе мужа. За свою пятидесятивосьмилетнюю жизнь она оценила только трех мужчин: мужа, Урусова и Танеева. Из них главным был конечно же Лёвочка. А вообще, она не любила тех мужчин, которые были ей неприятны физически, как и тех, кто цинично относился к браку. Муж говорил, что женитьба есть церковная печать на прелюбодеянии. Ей было горько это слышать, но она знала, что гениальный человек гораздо лучше в своих сочинениях, нежели в жизни. Еще раз это ее мнение подтвердилось, когда она готовила корректуры «Казаков» для одиннадцатого издания «Сочинений графа Толстого».
В декабре 1903 года Лёвочка заболел, и она подумала, что Бог не захотел продлять его жизнь из?за сочиненной им легенды о дьяволе. А доктор Никитин уверял, что это очередной приступ малярии. Софья досадовала на судьбу, что из?за болезни мужа не попадет на концерт Никита, о чем так мечтала. Но потом жалость к мужу одержала верх. Однажды он, полушутя, сказал ей: «Ангел смерти приходил за мной, но Бог отозвал его к другим делам. Теперь он отделался и опять пришел за мной». Слушая мужа, она успокаивала его, брала его голову обеими руками и нежно целовала. Ему становилось чуть лучше, и он говорил немного сконфуженно: «Боюсь, что долго вас промучаю». А Софья в это время думала о том, что никогда за долгие годы супружества не имела сил идти против Лёвочки, потому что и по уму, и по возрасту, и по имущественному положению она находилась под властью мужа. Поэтому утешалась музыкой, но исполнение своего долга по уходу за мужем было гораздо важнее. Жажда жизни у Лёвочки оказалась сильнее недуга, и он уже стал готовиться к 75–летнему юбилею, который слегка «щекотал» его тщеславие, но с этой «глупостью» он справился достаточно быстро и легко.
В 1904 году мартиролог Софьи пополнился еще двумя именами очень близких и дорогих ей людей. Так, 1 апреля скончалась Александрин Толстая, которой было уже под девяносто лет, а 23 августа ушел из жизни ее деверь Сергей Николаевич Толстой. В этом же году отправился на Русско — японскую войну сын Андрей, которого она проводила до Тамбова. Софья очень тяжело перенесла развод сына и его второй брак с Екатериной Арцимович, бывшей губернаторшей, бросившей ради Андрея шестерых детей. Лёвочка очень боялся, что сын скоро разведется и со второй женой. Андрей воевал на Дальнем Востоке около четырех месяцев, был контужен, награжден Георгиевским крестом и вернулся домой.
Самым радостным событием, случившимся в их семье за последнее время, было конечно же рождение девочки у дочери Тани 6 ноября 1905 года. После многочисленных неудачных беременностей Таня долго и упорно лечилась у швейцарского профессора, «посадившего» ее на «макаронную» диету, состоявшую исключительно из молочной и мучной пищи. В первый раз ей удалось перейти роковую черту седьмого месяца беременности и благополучно доносить своего ребенка. Теперь вся толстовская семья называла долгожданного ребенка Татьяной Татьяновной. С ее появлением Лёвочка стал дедом аж пятнадцати внуков, среди которых были и двойняшки.
Было много и других событий, которые не сбросишь со счетов. Так, недавно скончалась от чахотки невестка Маня, жена старшего сына Сергея. Но он снова женился, теперь на графине Марии Зубовой, которую все хорошо знали. Софья считала, что она больше подходила ее сыну, а значит, его жизнь станет счастливее. Правительство ненадолго разрешило «злодею» Черткову приехать в Россию, чтобы повидаться с матерью. Софья была уверена, что встреча с матерью — всего лишь повод, а истинная причина заключалась в другом, в том, чтобы увидеть Лёвочку. Она нервничала из?за этого, была очень раздражена и потому не могла удержаться, когда узнала об очередной порубке леса крестьянами, за что тотчас привлекла виновных к судебной ответственности. Крестьянам грозила тюрьма. Из?за этого у Софьи серьезно обострились отношения с мужем. Он хотел уйти из Ясной Поляны, но помешали обстоятельства. Софья не на шутку захворала. Она всегда расходилась с мужем в отношении к «третьему возрасту», то есть к старости. Он убеждал жену, что старость самый прелестный возраст, но она думала иначе. Ей казалось, что в старости все скверно. Ее день рождения, 22 августа 1906 года, прошел незамеченным. Софью никто не поздравил. Утром этого дня она заболела страшной кишечной невралгией. Душан Петрович Маковидкий, их домашний врач, сделал ей три подкожных впрыскивания атропина. Самочувствие Софьи было ужасным, Лёвочка перепугался и постоянно заходил к ней. Теперь пришло время ему ухаживать за женой. Болезнь давала о себе знать и раньше, еще в июле 1905 года. Она вспоминала, как однажды, когда была в магазине Мюра, почувствовала адскую боль в левом боку, тогда еле сдержалась, а потом слегла на восемь дней. Два гинеколога лечили ее и, казалось, избавили от недуга. Но болезнь просто отступила, коварно притаилась, чтобы спустя время дать о себе знать.
Весь дом был встревожен болезнью Софьи. Дети съехались в Ясную Поляну. Она пролежала несколько дней в постели, страшно мучаясь из?за ужасных болей. Длившаяся больше года женская болезнь привела к очень серьезным последствиям, к фиброме, приведшей к перитониту. Выход был только один — операция. Ночью у нее начались сильнейшие острые боли в левой части живота. Накануне ей исполнилось 62 года. Неужели она уже так стара?! Обеспокоившись своим скверным состоянием, Софья послала телеграмму профессору Снегиреву, прося его совета. А вслед за телеграммой отправили секретаря, Виктора Лебрена, за самим Снегиревым и хирургом Чеканом. Вскоре появился Снегирев с четырьмя ассистентами, осмотрел Софью и диагностировал у пациентки не опухоль, а гнойник. На какое?то время больной стало лучше, и операцию отложили. Муж хохотал над докторами, столпившимися вокруг жены, говорил, что их «семь штук и они ничего не знают». Между тем очень скоро боли повторились с новой силой. Откладывая операцию, Софья дотянула до такого состояния, когда «уже стало невозможно терпеть». Муж стал забрасывать Снегирева телеграммами. Софья лежала в постели, опухоль не спадала, боли не отпускали. Она забеспокоилась, стала просить маленькую иконку, которую хотела положить себе в постель, позвала священника. Софья громко стонала, атропин не помогал. Морфий же домашний врач не решался впрыснуть, боясь нарушить картину болезни, диагноз которой еще не был точно установлен. Вскоре снова прибыл профессор Снегирев, сразу же сделал укол — «полтора сантиграмма морфия», считая, что у пациентки начался абсцесс. Просил, говоря: «Ради меня это сделайте!» — чтобы вызвали гинеколога Феноменова из Петербурга. Дом был полон докторов, а Софье становилось все хуже и хуже, у нее началась рвота, хотя боли на время утихли. Было решено установить дежурство врачей. 1 сентября, пополудни, приехали доктора Чекан, Улитин и Гайчман, стали готовить операционную комнату, привезли из Тулы медикаменты и все необходимое. Началась суматоха. У Софьи поднялась температура. Врачи совещались, а Лёвочка долго не осмеливался подойти к ней. Потом все?таки тихо вошел в комнату, сел на табуретку подальше от кровати, между дверью и постелью. Она спросила: «Кто это?» Он ответил: «А ты думала кто?» — подошел к ней, подал воды, поцеловал, тихо сказал: «Спи» и вышел. Потом он еще не раз на цыпочках заходил к ней.
На следующий день, 2 сентября, Софье предстояла лапаротомия (вскрытие брюшной полости. —
Снегирев, конечно, советовался с мужем, делать ли операцию. Лёвочка совершенно не доверял врачам, а потому уже молитвенно готовился к смерти Софьи. Он отказался от принятия решения насчет операции, сказал: пускай решат жена и дети. Во время операции он ушел в Чепыж, ходил и молился, а перед этим попросил кого?нибудь из детей позвонить в колокол. Если операция пройдет удачно, то должно
