Марфинском складе, несколько тысяч пудов — на Якоревском складе и т. д. В деревне Шульгино Мельгуновского уезда 4000 пудов конфискованного зерна съели крысы…»
«Распределение собранного зерна ведется несправедливо. В то время как все население живет на строгом нормировании и не имеет права получать больше положенного по продуктовым карточкам, члены коммунистической партии пользуются многочисленными привилегиями и исключительными условиями. У них есть особые столовые, они с легкостью получают дополнительные товары, одежду и обувь. Например, перед Пасхой тамбовские губернские продотряды получили из Москвы, из Наркомата продовольствия, телеграмму с приказом послать в Москву в адрес ЦК РКП(б) вагон гусей. Приказ был исполнен. Тамбовский комитет поступил точно так же, и члены партии и их родственники получили 30 пудов гусей».
Этот момент — привилегии для большевиков — ключевой в понимании природы красной власти, и позже мы на нем остановимся подробнее… А пока еще почитаем архивы. Потому что они описывают действительное отношение новых бар к крестьянству.
«В Ветлужском и Варнавинском уездах Костромской губернии начальство, приехав в деревню, целиком ставило сход на колени, чтобы крестьяне почувствовали почтение к советской власти».
«Обычно в село присылается карательный отряд раздетых красноармейцев, которые тут же раздевают крестьян и одеваются сами. Во главе отрядов стоят «тройки», в которые входят комендант отряда, председатель «чрезвычайки» и палач, расстреливающий непокорных».
Все эти экспроприации сопровождались немыслимыми издевательствами коммунистов и продотрядовцев над крестьянами. Вот что пишет Шолохов Сталину по поводу невероятных успехов коллективизации и методах, которыми большевики добывали хлеб:
«т. Сталин!
Вешенский район, наряду со многими другими районами Северо-Кавказского края, не выполнил плана хлебозаготовок и не засыпал семян. В этом районе, как и в других районах, сейчас умирают от голода колхозники и единоличники; взрослые и дети пухнут и питаются всем, чем не положено человеку питаться, начиная с падали и кончая дубовой корой и всяческими болотными кореньями. Словом, район как будто ничем не отличается от остальных районов нашего края…
Вешенский район не выполнил плана хлебозаготовок и не засыпал семян не потому, что одолел кулацкий саботаж и парторганизация не сумела с ним справиться, а потому, что плохо руководит краевое руководство…
(Здесь я ненадолго прерву Шолохова. Это последнее предложение — квинтэссенция, суть сталинско-большевистского социализма. Крестьянами, оказывается, нужно руководить, чтобы они работали! Иными словами, над ними необходим надсмотрщик. Кнут. Почему так? Почему ни в одной стране мира и ни в какую другую эпоху крестьяне в надсмотре и руководстве не нуждались, а тут для самой обычной работы им нужно «руководство»? Надсмотрщики были нужны только при рабовладельческом строе, потому что без надсмотрщика раб не работает: ему это неинтересно. Думаю, больше ничего пояснять не надо… —
…На изрядной и никем не учтенной площади высев зерна был произведен в значительно меньшей норме, чем полагалось бы, т. к. зерно крали колхозники во время сева из сеялок. В этом деле бесспорно одно: воровали не «из любви к искусству» и не ради стяжания, а в большинстве случаев потому, что в 1931 г. получили, по сути, полуголодную норму…
Отсюда и началось массовое хищение хлеба. Колхозник рассуждал так: «В 1931 г. план мы выполнили с напряжением и весной на семена занимали у нас. А теперь, вместо обещанного в мае снижения цен, придется платить в два с половиной раза больше. Значит, хлеб заберут весь до зерна. Надо запасаться!»
И начали запасаться, невзирая на постановление «Об охране общественной собственности». Воровали на покосе, на гумнах — всюду! И не только воровали, но и плохо работали. (А почему плохо работали? А по той же причине, по которой крестьянам при советской власти зачем-то понадобились надсмотрщики — стимула работать нет: работают ведь не на себя, а на дядю. В этом и состояла цель большевистской реформы на селе — отбить у людей охоту работать на себя, ибо работать на себя — значит обогащаться, а это противоречит догматам секты.
…В августе в течение трех недель шли дожди. Они погубили десятки тысяч центнеров хлеба. В один из таких дней я ехал верхом через поля Чукаринского колхоза. Дождь прошел утром. Грело солнце. Копны, испятнившие всю степь, надо было раскидывать и сушить, но бригады все были не в поле, а на станах. Подъехал к одному стану. Человек 50 мужчин и женщин лежат под арбами, спят, вполголоса поют, бабы ищутся — словом, празднуют. Обозленный, я спрашиваю: «Почему не растрясаете копны? Вы что, приехали в поле искаться да под арбами лежать?» И при сочувственном молчании остальных одна из бабенок мне объяснила: «План в нонешнем году дюже чижолый.
Хлеб наш, как видно, весь за границу уплывет. Через то мы с ленцой и работаем, не спешим копны сушить… Нехай пашеничка трошки подопреет. Прелая-то она за границу не нужна, а мы и такую поедим!»
…На расширенном заседании бюро РК в присутствии уполномоченных РК и секретарей ячеек прорабатывается решение крайкома о Гольмане и Добринском. Овчинников громит районное руководство и, постукивая по кобуре нагана, дает следующую установку: «Хлеб надо взять любой ценой! Будем давить так, что кровь брызнет! Дров наломать, но хлеб взять!»
Отсюда и начинается «ломание дров»… Когда начались массовые обыски (производившиеся обычно по ночам) с изъятием не только ворованного, но и всего обнаруженного хлеба, хлеб, полученный в счет 15 %-ного аванса, стали прятать и зарывать, чтобы не отобрали. Отыскание ям и изъятие спрятанного и не спрятанного хлеба сопровождалось арестами и судом; это обстоятельство понудило колхозников к массовому уничтожению хлеба. Чтобы хлеб не нашли во дворе, его стали выбрасывать в овраги, вывозить в степь и зарывать в снег, топить в колодцах и речках и проч.
В Плешаковском колхозе два уполномоченных РК — Белов и другой товарищ, фамилия которого мне неизвестна, допытываясь у колхозников, где зарыт хлеб, впервые применили впоследствии широчайше распространившийся по району метод «допроса с пристрастием». В полночь вызывали в комсод[7] по одному колхознику, сначала допрашивали, угрожая пытками, а потом применяли пытки: между пальцев клали карандаш и ломали суставы, а затем надевали на шею веревочную петлю и вели к проруби в Дону топить.
В Грачевском колхозе уполномоченный РК при допросе подвешивал колхозниц за шею к потолку, продолжал допрашивать полузадушенных, потом на ремне вел к реке, избивал по дороге ногами, ставил на льду на колени и продолжал допрос…
После отъезда Овчинникова в Верхне-Донской район работой стал руководить Шарапов. Вот установки, которые он давал уполномоченным РК, командирам агитколонн, всем, кто заготовлял хлеб: «Не открывают ям — оштрафуй хозяйств 10–15, забери у них все имущество, картофель, солку, выкинь из домов, чтобы гады подыхали на улице!..»
О работе уполномоченного или секретаря ячейки Шарапов судил не только по количеству найденного хлеба, но и по числу семей, выкинутых из домов, по числу раскрытых при обысках крыш и разваленных печей. «Детишек ему стало жалко выкидывать на мороз! Расслюнявился! Кулацкая жалость его одолела! Пусть, как щенки, пищат и дохнут, но саботаж мы сломим!..»
По колхозам широкой волной покатились перегибы. Собственно, то, что применялось при допросах и обысках, никак нельзя было назвать перегибами; людей пытали, как во времена Средневековья, и не только пытали в комсодах, превращенных буквально в застенки, но и издевались над теми, кого пытали. Ниже я приведу краткий перечень тех «способов», при помощи которых работали агитколонны и уполномоченные РК, а сейчас в цифрах, полученных мною в РК, покажу количество подвергавшихся репрессиям и количество хлеба, взятого с момента применения репрессий…
Теперь о методах, которые применили во всех колхозах района… Выселение из дома и распродажа
