столик для телефонов, неподалеку — сейф; застекленные книжные полки; диван. У заведующего сектором — маленький столик с двумя креслами для посетителей, впритык к его письменному столу. У заместителя заведующего отделом — длинный стол для заседаний в стороне от письменного стола; в небольшой приемной сидит секретарша. У секретаря ЦК — большая приемная, где царит номенклатурный чин под названием «секретарь секретаря ЦК». Рядом — кабинет помощника. За просторным кабинетом «самого» — комната отдыха. На стенах — портреты: Ленин, генсек. Мебель стандартная, сделанная по заказу в конце 60-х годов, когда вывезли мрачную мебель сталинского времени, но особенно модернизировать не рискнули и создали своеобразный стиль — бюрократический полумодерн.
Вот он сидит за письменным столом — в добротном, но без претензий на моду костюме. Выбрит и подстрижен старательно, но не модно. Ни анархической неряшливости, ни буржуазного лоска: тот же бюрократический полумодерн. Когда-то он — или его предшественник — изображал из себя представителя пролетариата, был революционен, груб и размашист. Потом он был молчалив и суров, сгусток стальной воли. Теперь он обходителен: справляется о здоровье и вместо грубого «ты давай сделай так!» или сурового «сделать так!» любезно говорит: «Как ваше мнение, Иван Иванович, может быть, лучше будет сделать так?» Но смысл неизменен: это — приказ.
И вот этим он упивается. Он отдает приказы — и все должны их выполнять. Пусть кто-нибудь попробует ослушаться! У него мертвая хватка бульдога, и он сумеет так проучить непокорного, чтобы и другим неповадно было. Он фанатик власти. Это не значит, что ему чуждо все остальное. По природе он отнюдь не аскет. Он охотно и много пьет, главным образом дорогой армянский коньяк; с удовольствием и хорошо ест: икру, севрюгу, белужий бок — то, что получено в столовой или в буфете ЦК. Если нет угрозы скандала, он быстренько заведет весьма неплатонический роман. У него есть принятое в его кругу стандартное хобби: сначала это были футбол и хоккей, потом — рыбная ловля, теперь — охота. Он заботится о том, чтобы достать для своей новой квартиры финскую мебель и купить через книжную экспедицию ЦК дефицитные книги (конечно, вполне благонамеренные).
Но не в этом радость его жизни. Его радость, его единственная страсть — в том, чтобы сидеть у стола с правительственной «вертушкой», визировать проекты решений, которые через пару дней станут законами; неторопливо решать чужие судьбы; любезным тоном произносить по телефону: «Вы, конечно, подумайте, но мне казалось бы, что лучше поступить так», — и потом, откинувшись в своем жестком (чтобы не было геморроя) кресле, знать, что он отдал приказ, и этот приказ будет выполнен. Или приехать на заседание своих подопечных: маститых ученых или видных общественных деятелей с громкими именами, сесть скромно в сторонке — и спокойно, с глубоко скрытым удовольствием наблюдать, как побегут к нему из президиума маститые и видные просить указаний…
После своего падения Хрущев говорил, что всем пресыщаешься: едой, женщинами, даже водкой, только власть — такая штука, что чем ее больше имеешь, тем больше ее хочется… Но еще острее оно (чувство власти. —
Нажмешь кнопку, справишься о здоровье, передашь привет семье — и дашь «совет». А потом откинешься на спинку жестковатого кожаного кресла и с сытым удовольствием подумаешь о том, как сейчас в чужой столице начинают торопливо приводить твой «совет» в исполнение».
Номенклатура… Эти люди — скрытые паразиты. Параллельная власть. Они никто в официальной государственной и общественной иерархии — не министры и не академики, не писатели и не музыканты. Они — просто секретари. Первый секретарь. Второй секретарь. Секретарь ЦК КПСС. Генеральный секретарь. Серые бюрократы. Но эти незаметные секретари руководят всеми областями жизни. Именно к ним спешат за руководящими указаниями министры и музыканты, писатели и спортсмены, академики и военные. Они и есть правящий класс.
Конституция СССР гласила: министры избираются Президиумом Верховного Совета или самим Верховным Советом, который представлял собой как бы парламент Советского Союза. «Как бы» — потому что это была всего лишь ширма, макет, театральная декорация, а в реальности руководила страной красная плесень, поразившая ее. Именно она назначала министров. Министр был номенклатурой Политбюро ЦК КПСС.
Посла в какую-нибудь страну тоже должен был назначать Президиум ВС. А по факту Президиум лишь утверждал то решение, которое приняли в Политбюро, поскольку должность посла также была его номенклатурой.
Спустимся еще на ступеньку ниже. Кто назначал, например, замминистра? На бумаге — Совет министров, то есть правительство, исполнительная власть. Фактически замминистра — номенклатурная должность Секретариата ЦК КПСС. Иными словами, решение о назначении принимают совсем в другом месте и спускают его на визирование в Совмин.
Директор института формально избирается Академией наук. А фактически он — номенклатура того же Секретариата. Патриарх всея Руси формально избирается Собором РПЦ. А по факту он — номенклатура ЦК КПСС… Так плесень пополняет свои ряды надежными кадрами и распространяет свое влияние на все сферы деятельности.
А как рекрутируется номенклатура? И как она вообще устроена?
Рядовой член партии и даже секретарь парткома в цеху — это еще не номенклатура. Это компост. Секретарем парткома никто из дельных людей быть не хотел, поскольку должность эта — пустопорожняя. Куча бумаг, идиотские поручения, обязательные речи «за Советскую власть». Организация надуманного «социалистического соревнования» с дутыми показателями. Пыльные переходящие вымпелы. Постоянные партсобрания, на которых все спят, а потом с облегчением голосуют единогласно, чтобы, наконец, пойти домой. В общем, огромная куча серого мышиного дерьма. Но если человек хорошо зарекомендовал себя на этой должности, то есть выказал любовь к бумагам и отчетам, а главное — стремление любой ценой выполнить руководящее указание, если он не спорил с «параллельным начальством» (партийным, а не цеховым), в райкоме его возьмут на заметку: «способный парень».
Как правило, по партийной линии начинали продвигаться те, кому нечего было сказать в своей основной профессии — люди творчески бездарные, но склонные к пустой организационной суете и регулярному написанию отчетов по старым калькам, где меняется только дата, шапка и ссылки на решения очередного съезда или Пленума. Нормальных людей на такой работе охватывает сосущее чувство бездарно проходящей жизни.
Покойный экс-премьер Правительства России Виктор Черномырдин вспоминал: «Приходишь на Пленум, все старательно записываешь, а когда возвращаешься в свою парторганизацию, чтобы доложить о принятых решениях, понимаешь, что говорить-то не о чем…»
Но есть сорт людей, этаких Акакиев Акакиевичей, которым серая суета нравится. Такого старательного парторга заметят. И если он почувствует это, ощутит возможность роста по партийной линии, его поведение по отношению к коллегам изменится. Раньше он, как всякий парторг или политинформатор, стеснялся своей роли, поскольку ведь все всё понимали! Все осознавали ненужность этой чисто религиозной партийно-советской ритуалистики, и потому главной задачей приличного человека, попавшего на эту должность, было по возможности зря не напрягать коллектив. Но решив расти по этой линии, человек психологически отделяется от нормальных людей, перестает стесняться своей роли. С этого начинаются падение и взлет — моральное падение и карьерный взлет. Добрый сержант превращается в злого. Он уже не отбывает службу в Красном уголке, а усердствует. Он ориентируется уже не на сослуживцев, а на партийное начальство.
И вот человек уже в райкоме. И пошло-поехало. Второй секретарь, первый секретарь. Потом обком… Он уже — номенклатура. Новая аристократия. Правящий класс. Попасть в эту серую аристократию можно, вылететь оттуда — практически нет. Именно поэтому она и является классом. У класса буржуазии неотъемлемая собственность. У класса номенклатуры — неотъемлемая власть. Даже пенсию номенклатурщик получает не такую, как простонародье, а персональную. Он пенсионер особого значения —
