Перед рассветом дремота все-таки сломила Бергера, и он уснул.
Проснулся Бергер от пошлепываний мокрой тряпкой по крашеным доскам. Это теща мыла полы.
— Сколько времени? — спросил Бергер.
— Спи. Еще рано. Никто покуда не приехал...
— Ну, знаете, — сказал Бергер, — так можно и проспать! Надо посмотреть, все ли у нас в порядке. Во время съемки, имейте в виду, все обязательно должно быть в полном порядке.
— Все уже в полном порядке, — улыбнулась теща. — Сейчас домою полы, будем завтракать.
Бергер всунул худые, тонкие ноги в тапочки. В одних трусиках, похожий на мальчика-подростка, прошел, осторожно ступая по только что вымытому полу, во двор и оттуда крикнул теще в открытое окно:
— Я не буду сейчас завтракать! Я позавтракаю с ними...
— С кем это еще? — спросила теща, высунувшись в окно с половой тряпкой в руках.
— Ну, с этими, которые к нам приедут.
Бергер освежил лицо и шею под дребезжащим жестяным умывальником, прибитым к дереву. Вытерся мохнатым полотенцем и, проходя в дом мимо тещи, сливавшей грязную воду на клумбу, сказал:
— И еще, Марья Ивановна, я чуть не забыл. Я хотел вас попросить. Сходите к Верочке, скажите, что у нас будет съемка, пусть зайдет.
— Это еще зачем? — сердито удивилась теща, оправляя юбку, подоткнутую во время мытья полов. — Для чего она нам нужна?
— Анечка бы ее все равно позвала, поскольку она ее подруга, — сказал Бергер. — Может быть, ей интересно присутствовать. И, может, ее тоже снимут.
— Это уж слишком много чести для Верочки, — нахмурилась теща. — Не видели еще в кино эту вертихвостку...
— Сходите, сходите, — настойчиво попросил Бергер. — Что нам, жалко, если человек снимется? Это даже будет очень интересно. А то она еще обидится!
— И пес с ней, если она обидится!
— Нет, это будет нехорошо. Анечка бы ее обязательно пригласила. Подруга и знакомая. И сверх того — соседка.
Бергер тщательно побрился недавно купленной электробритвой. Надел свежую рубашку, завязал галстук. И, несмотря на жару, облачился в темно-синий шерстяной костюм, приобретенный еще до женитьбы. Потом он осторожно отлил из флакона на ладонь несколько капель одеколона и, счастливо жмурясь, обтер лицо и шею.
Будильник, стоявший в столовой на радиоприемнике, показывал пятнадцать минут десятого.
— Когда же они приедут? — спросила теща, уже переодевшаяся в праздничное пестрое платье, вышедшее из моды и поэтому подаренное дочерью матери. — Они какое-нибудь время назначили?
— Они сказали, что приедут утром, если будет достаточно солнечная погода.
Погода была солнечная, очень солнечная, но кинооператоры не ехали. Бергер еще раз внимательно осмотрел весь дом и дворик и вышел за калитку.
Мимо шли нарядные люди с поезда, с электрички, проходившей по насыпи почти у самого дома Бергера. Только широкое серое шоссе, обсаженное юными соснами и березками, отделяло дачи, тесно лепившиеся друг к другу, от насыпи и электрички.
Бергер, строгий, торжественный, несколько раз взад-вперед прошелся вдоль соседних зеленых штакетников и заборчиков, сплетенных из ржавых проволочных заграждений, приблизился к киоску, где стояло уже много людей с бидонами и кастрюлями в очереди за пивом. И вот в тот момент, когда дошла его очередь, когда уже он отдал деньги буфетчику и принял из его рук тяжелую и холодную кружку с пивом, подле дома номер шесть остановился темный старенький запыленный автомобиль.
Из автомобиля первым вылез грузный, черноволосый, похожий на огромного пингвина человек в белой вышитой украинской рубашке и в кофейного цвета пиджаке, накинутом на плечи. В руках он держал что-то напоминавшее издали рупор.
Бергер, так и не прикоснувшись губами к кружке, поставил ее на прилавок и побежал навстречу этому человеку.
Из машины вылез еще один человек — маленький, в синей куртке, похожей на спецовку, с кожаной сумкой на ремне, перекинутом через плечо, и с большой металлической коробкой в руках.
— Где здесь дача номер шесть? — спросил грузный мужчина. — Дача инженера Бергера?
— Да я не инженер, — сказал Бергер. — Я же просто рабочий-электрик. Вы не узнали меня? Вы же были у нас на заводе...
— Ах, это вы и есть Бергер! — протянул ему руку приезжий. — Не узнал. Но это ничего. Где ваша дача?
— Вот наша дача. Пожалуйста, проходите. Мы вас ждем, как вы сказали...
У калитки уже стояла теща, второпях слегка припудрившаяся и еще более взволнованная, чем зять.
— Пожалуйста, познакомьтесь! — представил ее Бергер. — Мать моей жены, Марья Ивановна, моя теща.
Приезжий, проходя в калитку, как-то боком протянул ей пухлую, влажную от пота руку:
— Илья Наматов, режиссер.
— Очень приятно, — сказала Марья Ивановна. — Очень приятно, что вы наконец приехали. — И кивнула на зятя. — Он уж весь извелся. И такая жара...
Режиссер медленно шел по дворику, по свеженасыпанному желтому песку, оставляя большие глубокие следы от красивых новых сандалет.
Оглядев дворик и веранду, спросил:
— Дети есть?
— Нет, то есть есть, — в некотором замешательстве ответил Бергер. Девочка двух лет, но она, к сожалению, уехала с матерью, с моей, таким образом, женой, в дом отдыха.
— Жаль, жаль, — раздумчиво огляделся опять режиссер. — Надо бы что-нибудь такое для оживления. Собаки у вас есть?
— Нет, собак не имеем...
— Жаль! — повторил режиссер и стал пристально вглядываться в Бергера. Как же я вас одного буду изображать? Мне бы хотелось, напротив...
— А вот моя теща Марья Ивановна...
Режиссер мельком взглянул на нее и, должно быть забыв, что уже здоровался, снова протянул ей сбоку пухлую руку:
— Илья Наматов, режиссер.
— Да мы уже... — сконфузилась Марья Ивановна, но все-таки еще раз пожала пухлую, влажную руку вежливо и даже почтительно.
Илья Наматов поднялся на открытую террасу, прошелся по ней, чуть приседая, как бы испытывая крепость досок. Потом крикнул помощнику:
— Петя, устанавливай вот здесь! Да не здесь, а внизу. Попробуем дать их снизу. Товарищ Бергер, поднимитесь сюда...
— А Марья Ивановна? — спросил Бергер.
— И Марья Ивановна пусть поднимется. Становитесь вот здесь. Нет, не так. Вы, товарищ Бергер, как бы выходите из вашей дачи, из этих дверей. А вы, Марья...
— ...Ивановна, — подсказал Бергер.
— А вы, Марья Ивановна, — повторил режиссер, — пройдите сюда. Товарищ Бергер как бы выходит из дачи, а вы вот здесь — на втором плане переставляете цветы. Вот так возьмите горшок с цветком и переносите его сюда...
— Да зачем я-то? — покраснела Марья Ивановна. — Я же тут совсем ни при чем.
— Вы для оживления. Мне нужен кадр, — строго посмотрел на Марью Ивановну Илья Наматов. И ему вдруг подумалось, что он где-то когда-то уже видел это лицо, с таким же смущенным и в то же время чуть гордым, независимым выражением.
