Не то, не взыщите, собью вашу спесь И город по камням размыкаю весь — Креститься хочу непременно!» Увидели греки в заливе суда, У стен уж дружина толпится, Пошли толковать и туда и сюда: «Настала, как есть, христианам беда, Приехал Владимир креститься! И прений-то с нами не станет держать, В риторике он ни бельмеса, А просто обложит нас русская рать И будет, пожалуй, три года стоять Да грабить края Херсонеса!» И в мудрости тотчас решает сенат, Чтоб русским отверзлись ворота; Владимир приёму радушному рад, Вступает с дружиной в испуганный град И молвит сенату: «Ну, то-то!» Ничего подобного этому задиристому тону нет во второй части. Она празднична, полна пафосом обновления:
По лону днепровских сияющих вод, Где, празднуя жизни отраду, Весной всё гремит, и цветёт, и поёт, Владимир с дружиной обратно плывёт Ко стольному Киеву-граду. Всё звонкое птаство летает кругом, Ликуючи в тысячу глоток, А князь многодумным поникнул челом, Свершился в могучей душе перелом — И взор его мирен и кроток. ………………………………………. Плывёт и священства и дьяконства хор С ладьею Владимира рядом; Для Киева синий покинув Босфор, Они оглашают днепровский простор Уставным демественным ладом. Когда ж умолкает священный канон, Запев начинают дружины, И с разных кругом раздаются сторон Заветные песни минувших времён И дней богатырских былины. ………………………………………………………… И пал на дружину Владимира взор: «Вам, други, доселе со мною Стяжали победы лишь меч да топор, Но время настало, и мы с этих пор Сильны ещё силой иною!» И на берег вышел, душой возрождён, Владимир для новой державы, И в Русь милосердия внёс он закон — — Дела стародавних, далёких времён, Преданья невянушей славы! («Песня о походе Владимира на Корсунь». 1869)
Именно по поводу этой баллады Алексей Толстой сделал в письме Болеславу Маркевичу от 5 мая 1869 года ценное признание относительно характера своего поэтического дарования; «Когда я смотрю на себя со стороны (что весьма трудно), то, кажется, могу охарактеризовать своё творчество в поэзии как мажорное, что резко отлично от преобладающего минорного тона наших русских поэтов, за исключением Пушкина, который решительно мажорен. Это у меня происходит прежде всего оттого, что по-французски я порой употребляю непечатные слова, а они решительно мажорны. Жуковский не употреблял их никогда… Не надо принимать их в буквальном смысле, это ведь только один из способов закрутить усы, а когда они свисают вниз, то делаешься плаксой и элегиком». Действительно, от стихов Алексея Константиновича Толстого веет жизнеутверждающей бодростью.
Настоящим поэтическим завещанием стала последняя баллада А. К. Толстого «Слепой». Сюжет её таков: на охоте князь с дружиной углубился в лесную чащу; наступило время трапезы, и дружинники предложили для услаждения пиршества пригласить слепого гусляра, которого встретили поблизости; но старик шёл слишком медленно, и когда оказался на месте, охотники уже уехали; однако слепец, ничего не подозревая, запел свою песню; когда же понял, что опоздал, певец признаётся себе, что он всё равно не в силах молчать и песня льётся сама из его груди:
Она, как река в половодье, сильна, Как росная ночь, благотворна, Тепла, как душистая в мае весна, Как солнце приветна, как буря грозна, Как лютая смерть необорна! Охваченный ею не может молчать, Он раб ему чуждого духа, Вожглась ему в грудь вдохновенья печать, Неволей иль волей он должен вещать,
