Шоколадное изобилие ставит Аду в тупик: она же не знает, что нравится новой знакомке! На что решиться? Народу нет, никто в спину не шипит, так что можно спокойно подумать… В конце концов она просит по сто граммов своих с детства обожаемых конфет, которые из-за дороговизны мать покупала только по праздникам и прятала в шкафу на одежной полке, — кулечки трюфелей, мишки в шишкинских фантиках и суфле всех оттенков. Все бабы поколения Анжелы это любят. А сколько ей лет? Судя по коже, ближе к сороковнику… Лет на десять меня старше… Но и виду нельзя подать, что я это понимаю. О тридцатилетних говорит как о ровесниках. Вдруг я для нее старовата?
Адина спина выпрямляется, рука поправляет парик… Сравнить бы себя с Анжелой. Прямо сейчас! Может, она уже дома?
Сквозь решетчатый забор Ада рассматривает машины, припаркованные в запертом дворе. Среди них еще нет “поршика-пинки”, значит, и его хозяйка не здесь… Но тут створки ворот начинают расходиться, с улицы во двор въезжает серебристый “ягуар”, водитель которого показывает Аде рукой: мол, проходите.
Вежливые тут жильцы… Ладно, воспользуюсь…
Ада подходит к угловому подъезду и набирает на табло номер квартиры, но в ответ — ожидаемая тишина. И как назло начинает накрапывать. Где бы спрятаться? Податься некуда: козырька тут нет, тополь бесполезен — еще не оделся в листву… А выйдешь из запертого двора — как потом попадешь обратно? Надо будет намекнуть Анжеле насчет ключа от ворот…
Ладно, не сахарная… Паричок бы не попортить. Конечно, он сделан на совесть — для себя старалась. Ни разу пока никто не догадался, что волосы не свои. А те, кому она показалась в разных своих обличьях, сразу просили смастерить дубликат их лучшей прически. Пастижерская работа творческая… Как в любом искусстве — нужно вдохновенное терпение. Но зато можно часами корпеть, ни с кем не общаясь. Так спокойно, уютно… И понимающие платят столько, что мечта о настоящей квартире где-нибудь здесь, внутри бульварного кольца, медленно, но верно спускается с облаков вниз. При сосредоточенности и здравых тратах есть реальная возможность, что она приземлится раньше, чем ты доживешь до полного равнодушия к жизненным возможностям.
Хочу! Хочу жить так же, как Анжела!
Помню, что на убывающей луне во вторую половину субботнего дня надо начитывать оберег на кошелек! Это же сейчас!
Ада стягивает парик, бережно прячет его в баул, чтоб не намок, наклоняет голову и послушно бормочет девять раз, как положено: “На лбу глаза, в углу образа! Кто меня воровством обидит, кто мою деньгу ополовинит, тот света бела невзвидит! Да будет так! Аминь! Аминь! Аминь!”
Мысли снова возвращаются к Анжеле. Может, и она захочет какой-нибудь скальп для себя… Да я и без просьбы сделаю ей подарок! И вообще, еще годик-другой надо попахать парикмахершей, чтобы накопить достаточное количество срезанных волос — не покупать же невесть что по Интернету, и потом можно будет зарабатывать, только мастеря парики, а все свое имиджмейкерское искусство отдать Анжеле. Ей вон каждый день нужно выглядеть.
Эх, Никину шевелюру упустила… Не успела… Она же просила коротко остричь ее длинные густые волосы. Как только кормящей матери удалось сохранить их блеск и ухоженность? Кератиновые чешуйки, покрывающие ствол каждого волоса, плотно прижаты, уложены ровно… Вот что значит счастливая обеспеченная жизнь…
Ада не замечает, что завидует Нике как живой.
Встав за широким стволом тополя так, чтобы ее не было видно от ворот, она отключается. Успеет преобразиться, как только появится Анжела. Ждать привычно. В голове теперь — успокаивающая пустота. И почти целый час удается не впустить туда ни одной суетной мысли.
Дождик кончился, разбудив природу. Запахло весной, почки принялись проклевываться прямо на глазах со слышным потрескиванием…
— Дождалась-таки меня. Терпеливая, — нисколько не удивившись, констатирует Анжела. — Спасибо. У нас всего полчаса. Успеешь? — Она быстрым шагом идет от машины к дому и оборачивается только чтобы проконтролировать, мигнули ли фары в ответ на нажатие пульта-замка.
В квартире, прямо у порога скинув с себя всю-всю одежку, хозяйка голышом следует в ванную. Словно она тут одна. Дразнит, сучка. Идет прямо, стремительно, руки взметнулись к голове, чтобы забрать волосы в пучок. Змеится, ну прямо как Шарлиз Терон в рекламном ролике, на который натыкаешься всякий раз, когда бы ни глянул на экран телика…
И стыдно смотреть, и глаз липнет… Конечно, такого тела можно не стесняться… Жопа гладкая, круглая, как атласная думка на диване… Прижаться бы к ней щекой…
Через десять минут, равнодушно украденных у Ады, Анжела возвращается в подпоясанном, плотно запахнутом халате. Ничего, ее обнаженное тело уже прижилось в Адиной голове, в любой момент теперь можно представить и его всё, и рассмотренные части.
— Давай, действуй! — командует Анжела, приземлившись у компьютера, а не за трюмо, возле которого Ада уже разложила свои расчески, кисти, тюбики, коробочки. — Мне надо кое-что тут проверить…
Руки Ады, за прошлый раз освоившиеся с Анжелиными кудрями, движутся сами по себе, и она скашивает глаза на компьютерный экран. А, так у нее есть свой журнал… Несколько раз, чтобы получше запомнить, она мысленно повторяет электронный адрес. Вот и обеспечено участие в жизни желанной женщины…
Аде удается войти в такое состояние, когда ее опыт, вкус, умение сами диктуют, какие тени наложить на веки, как подчеркнуть скулы, смикшировав намечающиеся брыли у подбородка. Рука не дрожит, подводя глаза и контур пухлых, подкачанных губок… Недели через две надо бы подколоть носогубную складку, чтобы разгладить марионеточные линии. Решения приходят мгновенно, изнутри. Она чувствует себя пианистом, не задумывающимся о том, какую клавишу и с какой силой ударить. Музыка, ее смысл идут прямо из души исполнителя.
— Закругляйся! — Анжела без предупреждения наклоняется под стол, чтобы вынуть флешку, на которую она только что скинула какую-то инфу.
