Нет уж… Так не годится. Привыкаешь к помощи — теряешь свободу. Хотя он, вроде, не посягает на мою независимость… Пока?
— Один и тот же убийца… — насупленно, почему-то неохотно повторяет Глеб. — Одна из версий…
Анжела напрягается: именно таким тоном она сама отбривает ненужных ей прилипал. Глеб хочет от нее отделаться?
Почему?
Непонятно. Нелогично. Что-то тут не так…
Придется действовать в одиночку? Конечно, это надежнее… Но одна пчела немного меду натаскает. Без помощи мало что можно сделать. Без его помощи…
Ника останется неотомщенной? И с этим, блин, жить?!
Стоп-стоп… Анжела правой рукой тянется к приподнятой проблемной ноге, чтобы поправить задник ботинка, и, покачнувшись, негромко вскрикивает.
Ушедший вперед Глеб оборачивается, прыгает на ступеньку вверх и подхватывает балансирующую на одной ноге Анжелу.
— Для меня эта версия — приоритетная, — уже по-свойски, вроде как расслабившись, объясняет он. — Но начальству совершенно не нужен серийный убийца, так что приходится разрабатывать и другие варианты,
Отлегло.
Нельзя всех по себе мерить. Он не против меня. У него, наверно, свои проблемы.
Сама возможность того, что Глеб захочет от нее отделаться, неправильно понятая его реакция, пробуждают охотничий инстинкт. Девичьи думы изменчивы. Анжела-аналитик сдается Анжеле- женщине.
Я его не отпущу от себя!
— Заедем ко мне? — заглядывает она в глаза Глебу, мгновенно меняя свои дневные планы. Массажиста переназначим, недописанная статейка подождет — больше ценить будут. Вечером — церемония “Леди года”. Так к пяти, к приходу Ады, его выставлю.
32. Глеб
Один звонок Бизяева — или как там еще он надавил на начальство — и Глеба вот уже третий день не дергают на рутинные трупы, не отвлекают от приоритетного расследования. “Ты уж постарайся, мы все на тебя надеемся”, — попросил — не приказал — шеф, даже не вызывая на ковер, а щадяще, по телефону. Без пререканий согласился не отбирать расследование убийства Вероники Мазур. Выслушал аргументы и внял доводу, что оно не мешает, а наоборот, поможет раскрыть резонансное дело. Шофер бизяевского зятя невольно помог: на голубом глазу отказался от признательных показаний. Не был, не участвовал. С предполагаемым убийцей — да, знаком. Откуда? Случайно оказался в камере предварительного заключения. Мол, то обвинение тоже было несправедливым — не зря же через полгода отпустили. Конечно, умолчал, что освободили по амнистии. Компанейщина к годовщине Победы. Линию защиты ему придумал адвокат. Молодой выскочка делает карьеру, а на истину ему наплевать. Все общество положило на истину с прибором. Время такое…
Но, исходя из вновь открывшихся обстоятельств, версия серийного убийцы выходит на первый план. Работаем по ней.
Так что ежедневные трагедии, как то: отравление мелкого бизнесмена, совладельца кафе на Ярцевской, труп подполковника МВД в лифте блочной девятиэтажки, проломленная голова старухи, которая не отдавала великовозрастному сыну-наркоману только что полученную пенсию, сын-алкоголик, зарезанный отцом-фронтовиком, — обо всех этих буднях отдела по расследованию убийств Глеб узнает из сводок с грифом “не для печати” или по телику, который постоянно работает у них в дежурке.
Вот и сейчас он заскочил в контору, чтобы отметиться — мол, пашу, не жалея сил. Кстати, чистая правда, и даже на сугубо личном вроде бы свидании с Анжелой добыл нелишние сведения…
— Привет, Витек! — сразу в дежурке натыкается Глеб на судмедэксперта.
— Тише! Где пульт? Мою родину показывают! — по-хозяйски командует новобранец.
Быстро освоился. Вон как смело выхватывает черную дощечку у Гаврилыча, чтобы сделать звук громче. Хм, по незнанию тычет не туда — попадает на другой канал с вечерним сериалом. Выдуманные убийства… Что они перед реальностью!
Наконец новичок справляется с прибором, и все, даже те, у кого дежурство закончилось, смотрят репортаж про мармыжского педофила — чужая страсть притягивает.
Невзрачный одинокий мужичонка — метр шестьдесят, тощий, глаза близко посажены, в поношенной телогрейке — деловито и по-чиновничьи отстраненно, словно про кого-то постороннего, рассказывает на следственном эксперименте, как заточил свою дочь в подвале и десять лет насиловал ее. Выживших детей подкидывал в детдома, а мертвых в огороде закапывал. Не повезло: ослабил контроль, и дочь сбежала.
Переодеть этого шмакодявку, побрить, откормить, лет десять сбросить — ну вылитый Витек…
Как так? — думает Глеб. Почему похожи? Потому что земляки? Или преступники и законники — две стороны одной медали…
— Раньше про такое молчали… — комментирует Гаврилыч. — Примерно раз в два-три года вскрывал я полуразложившихся крох, прижитых от кровных отцов. Теперь все наружу… Видимо, с Европой соревнуемся: в Бельгии отец двадцать четыре года продержал родную дочь в подвале. Она семь детей родила от него. Как его звали-то? Фигель-мигель какой-то…
— Йозеф Фритцль, — подсказывает Глеб. Вставляет свое слово, чтобы все зафиксировали его присутствие.
