— Разыскиваемый преступник — Петр Митрофанович Зонин. Вор-рецидивист по кличке “Зона”, только что освобожденный из тюрьмы. Кража была подготовлена его помощником, который ранее сидел с ним в одной камере. Для этого подельник устроился шофером в офис известного государственного деятеля и наметил первую жертву. Планировалось ограбление. Но, видимо, сказались садистские наклонности Зонина, и он убил хозяйку квартиры. Поскольку подельник был сразу пойман и дал показания, Зонину пришлось лечь на дно, но перед этим он совершил второе убийство и ограбление. На обоих местах преступления найдены бесспорные улики…
“А неплохо справляется, бедолага… — мысленно комментирует Глеб речь своего альтер эго. Складная версия, убедительная, я бы сам поверил…”
— Вы не могли бы поделиться с нашими зрителями хоть какими-то подробностями? — мурлыкает ведущая, бдительно уловив, что намечается пауза. Девица, не моргнув глазом, из надменной мегеры превратилась в этакую услужливую, кокетливую кисаньку. Даже в прямой русой челке появился игривый завиток.
Все, все поголовно раздваиваются, расстраиваются. По-другому не выживешь.
— На обеих удавках найдены потожировые следы, принадлежащие Зонину. И теперь дело техники — разыскать и обезвредить преступника. — Глеб наконец ступает на твердую почву, где он чувствует себя профессионалом. Возвращается сам к себе.
— Надеюсь, телезрители вам помогут. — Ведущая закругляет интервью и передает микрофон звукооператору. — Спасибо, — в той же кошачьей личине она поглаживает лапкой своего персонажа. Никакого гонора… — Визиточку не подкинешь?.. — Девица раздвигает чуть меньше выпяченные губки, глядя Глебу прямо в глаза.
Не надо быть следователем, чтобы прочитать в этом взгляде большой объем возможной признательности при твоем абсолютно свободном выборе. Как пойдет — от одноразовой трепотни по телефону до интимного ужина в ресторане и последующей безмолвной постельной возни… И при этом никакой сердечности, никакой сцепки не было и не предвидится.
Эта богема живет в предоргазменном состоянии, когда уже ничего не может помешать получению окончательного удовольствия, и им совершенно все равно, кто его доставил. Умеют они выделить в человеке потребные им свойства… А до тебя, до твоего основнячка им нет дела…
Анжела не такая… Всегда равна себе, никаких бифуркаций. Что внутри, то и наружу выдает.
“В тебе есть какая-то тайна… Интересно…” — сказала она в первое же кофепитие. А у него тогда ничего еще, достойного такой похвалы, не было… Прозрела. Или подтолкнула…
Запутался в паутине небрежно брошенных слов?
Ладно, что сделано — то сделано. Заварил кашу, так не жалей и масла, — как говорит Анжела.
В двери кабинета, который шеф уступил для ответственной съемки, возникает голова Олеговны. В щели, как на гильотине. Раз — и отрезал…
— Тут тебя Лавринец ждет. Дамочка непростая, лучше бы не мариновать… — советует голова. — Может, отпустить ее? Дело-то закрыто.
Верная подруга, и необидчивая… Глеб кивает телевизионщикам на прощанье, всем троим, никого не выделяя, и, проигнорировав просьбу ведущей о визитке, выходит из кабинета. Плевал я на них!
Выступальщик — профессия, и не самая простая. Зачем мне ее осваивать? Все говорят — ради пиара. Пиар, пиар… Все на нем словно помешались. Забыта когдатошная аксиома: “Позорно, ничего не знача, быть притчей на устах у всех”. Лучше и чаще всех отличаются на телеэкране врачи, которые никого не вылечили, режиссеры, которые ничего не поставили… Раньше только власти плели из слов виртуальную реальность, а теперь эта зараза в каждой щелке таится. Самая большая ее концентрация — в адвокатах-бесенятах. До величия дьявола не дотягивают, даже черт для них — слишком высокое звание…
— Ну и когда смотреть на тебя по телику? — Олеговна идет рядом по коридору — не дает Глебу сосредоточиться на доказательствах несравненной своей правоты.
— Не интересовался, — небрежно бросает он и сам верит, что ему все равно, покажут его или нет.
— Какой ты… самостоятельный… — хвалит его Олеговна.
Одно слово… И в лучшем своем настроении Глеб подходит к Екатерине Лавринец, которая в одиночестве сидит у двери его клетушки.
Нужно какое-то объяснение, почему я не отправляю ее восвояси, раз дело раскрыто… Перед Олеговной оправдываться, конечно, не стану, но лучше бы иметь под рукой убедительную причину. Вдруг шеф или кто другой спросит, зачем мурыжил ненужную свидетельницу…
14:01, — фиксирует он время.
— Извините за опоздание, — говорит, окинув взглядом посетительницу.
— Ну, это совсем небольшая плата за канитель, которую я вам устроила, — мягко, как-то солнечно улыбается дама.
Мотивировка сразу приходит в голову: захотелось подкадрить бабенку. Стопроцентное понимание коллег обеспечено, хотя как раз ни одной мысли насчет секса в голову не влетает.
Неброская элегантность, что ли, преградой служит?
А может, из-за ее дружбы с Анжелой?
Екатерина Лавринец такая домашняя, своя, ну как сестра… Как старшая — неважно, что ему ровесница, — мудрая сестра, которую в детстве побаиваешься, а потом хочется защищать … И пусть у Глеба не было ни старших, ни младших сестер-братьев, но почему не помечтать…
Не расслабляйся! — приструнивает он себя. А внутренне радуется, что из реестра имеющихся у него под рукой способов ведения допроса можно выбрать тот, редкий, который в учебнике подается как единственно верный…
Воспоминание о годах учебы помогает заслониться от неприятных мыслей, которые в последнее
