Расмуса Ольсена (так звали моего друга), лоцманского юнги и меня.
Однажды на рассвете мы вышли в открытое море, чтобы ловить макрелей.
Слабый ветерок с берега не мог разогнать тяжелый туман, окутывавший шхеры и голые скалы.
Вокруг нас с хриплым тревожным криком летали чайки, пронзительными голосами перекликались ласточки, а касатки, словно смеясь над кем-то, выкрикивали своё «клик, клик!».
Серо-свинцовое море было спокойным, и только изредка его застывшую гладь разбивал чистик, нырок или стонущий тюлень.
Расмус сидел у руля, а юнга то и дело перебегал с носа на корму, с кормы на нос.
Мой друг Расмус Ольсен был высокий, широкоплечий человек. Лицо его — загорелое, обветренное — казалось простым и добродушным, но во взгляде его серых умных глаз было что-то строгое и пристальное. Так смотрит человек, который привык встречать в жизни опасности.
Когда он сидел — огромный, коренастый — на корме, в своей зюйдвестке, натянутой на самые уши, в широкой серожелтой куртке, окутанный утренним туманом, казалось, что это не обыкновенный человек, а викинг, появившийся, как привидение, из старинных легенд.
Правда, викинги не курили табака, а Расмус Ольсен пользовался им в своё удовольствие.
— Ветер совсем слабый,— сказал Расмус, поглядывая по сторонам и извлекая из глубокого кармана маленькую, дочерна обкуренную глиняную трубку.— Берестяную лодочку и то не перевернёт... Вчера вечером, на закате, облака какой ветер сулили! А сейчас и зюйдвесткой ветер не собрать, не то что парусом!
— Впереди как будто проясняется,— сказал юнга. Он работал веслом на правом борту, чтобы лодку не относило течением к западу.
— Какое там проясняется! — проворчал Расмус.— Ветра не будет, пока не поднимется солнце. А уж тогда его будет больше, чем нам нужно.
Однако скоро потянуло свежим ветерком, так что мы могли отложить вёсла, и наше судно быстро заскользило навстречу открытому морю.
Туман как будто растаял, и мы теперь различали в голубоватой дымке берег и скалистые островки. А впереди лежало бесконечное море, чуть красноватое под лучами утреннего солнца.
И чем выше поднималось солнце, тем яснее становилось небо, тем свежее задувал ветер с моря.
И вот наконец потянул настоящий макрельный ветер.
Скоро мы и вправду напали на косяк макрелей.
Мы закинули удочки и одну за другой стали вытаскивать этих серебристых обитателей моря.
Но радость наша, как всегда, была недолгой.
К середине дня ветер окреп. На море поднялась волна. Удочки пришлось убрать, потому что грузила выбрасывало на поверхность и они прыгали на волнах как щепки. Шквал то и дело обрушивался на нашу скорлупку, обдавая солёной водой и пеной паруса и мачты.
Юнга сидел в большом люке и от нечего делать болтал ногами. Иногда он заглядывал в каюту — посмотреть на часы, которые хранились в большом красном корабельном сундуке.
— Всё любуется на свои часы и сундук,— сказал Расмус, хитро подмигивая мне.— Да и то сказать, он не зря ими дорожит. Если бы не эти часы и сундук, лежать бы ему теперь на дне моря и кормить рыб.
— Как же так? — удивился я .— Как это часы и сундук спасли его? Расскажите-ка мне, как это случилось.
— Ну, слушайте, коли охота,— сказал Расмус.— Случилось это в прошлом году в октябре. Сильный шторм застал нас, меня вот с этим морским волком — он показал на юнгу,— в открытом море. Я едва удерживал наше судёнышко. И вдруг вижу — идет голландец, голландское, значит, судно. Стал я подавать знаки, чтобы нас взяли. Гоню парня вперёд, чтобы первым на голландца переходил, а он чего-то копается, что-то ищет. Ну, а тут накатил на наше судёнышко огромный вал и смыл меня. Уж не помню, как меня вытащили. Открыл я глаза, а моей лодки уже не видно. Говорят, перевернулась она, накрыла моего юнгу — вот этого самого пострела — и пошла ко дну. Я и жизни не рад был. Думаю, как же я на берег без него вернусь?.. А знаете, кого я увидел первого, когда на землю ступил? Его, моего юнгу. Держит в руках свои часы и говорит:
— А часы я всё-таки спас! И они даже идут!
— Скажи спасибо, что сам спасся,— говорю я ему.— Ну а лодку нечего жалеть, хоть и стоила она мне двести пятьдесят талеров. И паруса ещё были новёхонькие!.. Вы спросите, как он спасся? А вот как... Ведь недаром говорят: кому на роду не написано, тот не утонет. Да, да, так оно и есть.
Так вот представьте себе — впереди нас шёл бриг. Вдруг команда слышит — кто-то кричит. Матросы туда-сюда — никого нет. А крик слышен. Наконец подбежали к носу и видят — на волнах прыгает, как мячик, сундук, на сундуке сидит мой юнга и в одной руке держит над головой свои часы, чтобы водой их не замочило.
Ну, капитан дал сигнал рулевому: «Задний ход!» — чтобы моего мореплавателя не опрокинуть, и матросы бросили ему канат. Обвязал он этим канатом сундук, да так, вместе с сундуком, его и вытащили на палубу.
Пока Расмус рассказывал, юнга сидел с самым безразличным видом, словно это его не касается, и по-прежнему болтал ногами.
Между тем ветер стих, и мы снова принялись удить рыбу.
Но Расмус всё время поглядывал на небо и недовольно качал головой.
— На юге опять что-то собирается,— сказал он, раскуривая свою трубку.— Утренний ветерок — это только закусочка. Увидите, нам ещё хорошо достанется! Даже рыба это знает — не клюёт больше. И птицы, слышите, как испуганно кричат? Да, к вечеру разыграется чертовская погода...
В это время у самого борта вынырнул дельфин.
— Поглядите-ка на этого нахала,— сказал Расмус.— Под самым носом вертится. Говорят, что тролли часто принимают вид дельфинов и морочат моряков, пока не потопят лодку...
За разговорами о троллях и всякой нечистой силе, которая губит в море людей, я вспомнил, что слышал в детстве какуюто фантастическую историю о трёх ведьмах.
Я спросил Расмуса, не знает ли он что-нибудь про этих трёх ведьм.
— Как же мне не знать! — сказал Расмус.— Да ведь и вы про них, верно, от меня слышали. А рассказывал мне эту историю один старик, когда я был мальчишкой. Он уверял, что вся эта история случилась не то с его дедом, не то с прадедом, который ходил юнгой на корабле. Нынче над такими рассказами только смеются, вроде как над охотничьими, а в старые времена в них всякий верил. Ну, слушайте. Хотите верьте, хотите нет, а дело было так.
Плавал этот юнга всё лето с одним шкипером на корабле, который доставлял в разные города всякий груз.
И вот когда они должны были отправляться в последний рейс — было это осенью, в самое ненастье,— юнгу точно подменили. Ходит сам не свой, о плаванье и слышать не хочет.
Шкипер очень любил своего юнгу, потому что, хоть и был тот совсем молод, а морское дело знал отлично.
Всякую работу делал он легко, весело, одним словом, шкипер был без него как без рук.И вдруг юнга наотрез отказывается идти в море!
С трудом уговорил его шкипер остаться на корабле, пока идёт погрузка.
И вот однажды, когда команда была отпущена на берег, а шкипер отправился закупать лес и доски — уж, верно, он перепродавал их с выгодой! — юнга остался на корабле один.
Сидит он в своей матросской каюте и слышит, что в трюме кто-то разговаривает.
Поглядел он в щель — а там три чёрные как уголь вороны. Ругают они кого-то на все корки, да не на вороньем, а на человеческом языке.
Юнга так и замер. Он сразу смекнул, что это ведьмы, обернувшиеся воронами.
— А нас никто не слышит? — сказала вдруг одна ворона.
И по голосу её юнга понял, что это жена шкипера.
— Кто же нас может услышать? — сказала другая.
— На всём судне нет ни единой живой души,— сказала третья.
Юнга и этих по голосу узнал. Это были жёны штурманов.
— Ну так вот что я вам скажу,— заговорила жена шкипера.— Пора нам избавиться от наших мужей. Слушайте, что мы сделаем.— Она подпрыгнула поближе к своим подругам и заговорила тише:— На третий, день их плаванья мы обратимся в три огромные волны, смоем наших муженьков за борт, а потом и корабль со всей командой потопим.
— Это ты хорошо придумала,— сказали её подруги.
И они принялись втроём обсуждать, в каком месте лучше всего потопить корабль. А так как они были жёнами моряков, они прекрасно разбирались, где проходит фарватер, где какое дно, где какая глубина.
— А вы уверены, что нас никто не слышит? — опять спросила жена шкипера.
— Да ты же сама знаешь, что на корабле никого нет. Чего ты так боишься? — успокаивали её штурманские жёны.
— Боюсь потому, что как мы ни сильны, а есть сила, которую и нам не одолеть,— сказала жена шкипера.
— Что же это за сила? — спросили её подруги-вороны.
— А нас никто не подслушивает? Мне кажется, что в каюте кто-то дышит,— опять сказала жена шкипера.
— Да ведь мы осмотрели все углы на корабле нет ни одного человека. Ну, говори, говори! Что ты знаешь? Что может нам грозить?
— Вот что. Если кто купит, не торгуясь, три сажени дров и выбросит — полено за поленом — на каждую волну по одной сажени, тогда нам конец.
— Но ведь никто же про это не знает,— сказали штурманские жёны.— Так что и бояться нам нечего.
Они громко засмеялись, закаркали и вылетели из трюма.
Когда наступил день отплытия, шкипер снова стал уговаривать юнгу идти с ним.
— Может, ты боишься осенних штормов? У печки, возле юбки матери, конечно, спокойнее,— говорил он, чтобы подзадорить юнгу.
Нет, юнга ничего не
