чтобы лишить покоя тайную полицию. Несомненно, кое-какие заметки на клочках, сунутых в коричневый пакет, принадлежали к этому замыслу. Он предложил и протоколисту прокричать в микрофон какую-нибудь бессмысленную или загадочную фразу, на что тот, однако, не отважился. Эдит так же решительно не одобряла такого озорства.
Однажды утром протоколиста срочно потребовали в кабинет господина Глачке, пребывавшего в состоянии сильнейшего возбуждения.
— Послушайте только! — воскликнул он навстречу протоколисту и приказал включить магнитофон, остановленный на том самом месте, которому он придавал такое значение.
Вслед за пустым шуршанием в течение примерно минуты послышалось, как Ламбер ясно и отчетливо произнес «Скоро! Скоро! Скоро!» Только три этих слова, и между каждым «скоро» пауза в три секунды, а затем снова ничего, кроме пустого шуршания. Впечатление создавалось зловещее.
— Ну, что вы скажете? — торжествуя, спросил господин Глачке и потер руки. — Вот мы его и накрыли. Это голос вашего Лембке или нет?
— Да, это его голос.
— И что вы можете сказать по этому поводу, милейший?
— А еще что-нибудь есть на пленке?
— Ничего. Ни единого звука. В том-то и дело. Ни малейшего постороннего шумка. Ну, как прикажете это понимать?
Протоколист превратно воспринял вопрос и попал в затруднительное положение. Очевидно, предположил он, господин Глачке заподозрил, что он по неосторожности выдал Ламберу существование микрофона.
— А я и не знал, что вы распорядились его подслушивать.
— Это уж моя забота. Я спрашиваю, что вы скажете по поводу этой передачи.
— Передачи? А разве есть еще что-нибудь на ленте?
— Да я же вам твержу, совершеннейшая тишина!
— Может, он сам с собой разговаривал? На это он, в конце-то концов, имеет право.
— Право? — вскричал господин Глачке.
— Я хочу сказать, такое может случиться, когда сидишь в комнате один.
— Не болтайте чепухи. Вы когда-нибудь выкрикивали трижды «скоро!», оставшись в комнате один?
— Пожалуй, нет.
— Вот видите. Кроме того, этот Лембке был не один. Какая-то особа женского пола стояла у окна его комнаты.
— Особа женского пола?
— Да, примерно ко времени этого троекратного «скоро!» Лембке и женщина стояли у окна и покатывались со смеху. Почитайте-ка отчет нашего агента.
— Они смеялись?
— Пусть это вас не тревожит, у них пропадет всякая охота смеяться.
— Откуда же известно агенту, что они смеялись?
— Но это же видно. Бабенка от смеха чуть навзничь не повалилась, если бы Ламбер ее не поддержал.
— Но тогда их смех слышен был бы в записи.
— Видимо, технические неполадки. Иной раз, к сожалению, случается. Ничего, наладят, можете быть спокойны. Пусть их смеются, нас это ничуть не интересует. Нас интересует бабенка. Довольно дородная особа.
— Дородная особа?
— Да, с пышным бюстом, как это называют. И довольно простоватая, по выражению нашего агента. Вы же знаете их манеру выражаться. Никакая она не дама, пишет он. Откуда ему это известно, меня не спрашивайте. Но тем не менее что она особа дородная, можно установить в ночной бинокль.
Протоколист вздохнул, по-видимому, достаточно громко. Значит, смеялась не Эдит. О манекене протоколист в ту пору еще ничего не знал, а ходят ли к Ламберу по ночам другие женщины, не имело для него никакого значения.
— Я предполагаю, — сказал господин Глачке, уловивший вздох протоколиста, — что вы сообщили бы нам об этой особе, если бы встретили ее в ходе ваших изысканий или если бы Лембке упомянул о ней.
— Может, уборщица?
— В час ночи? Не будьте же смешным!
— Я хотел сказать, что, может, это всего-навсего безобидная случайность.
— Случайность! — в негодовании воскликнул господин Глачке. — Приятель, да проснитесь же вы наконец! По-вашему, случайность, что в Париже пристукнут сомнительный субъект по фамилии д'Артез? И что здесь небезызвестный саксонец пользуется тем же псевдонимом? Саксонец с политическим прошлым! И что он тесно связан о другим саксонцем, разыгрывающим у нас тут роль тихого библиотекаря? Да, как нарочно, библиотекаря, чтобы войти в контакт со студенческой молодежью? Заметьте себе, у этих людей нет ничего случайного! А троекратное «скоро», разумеется, кодовое слово. Да и троекратный повтор что-то означает. Старый-престарый трюк всех тайных сообществ. Обычные слова и будничные фразы о погоде, о здоровье, о биржевых курсах и туристских поездках, прежде до их смысла, бывало, не докопаешься, ну а нынче для компьютера это детская игра. Да проснитесь же наконец, любезный. Я говорю с вами не как начальник, а как человек, который старше вас. Хотите добиться у нас успеха — не витайте в облаках и не предавайтесь иллюзиям. Случайность! Не смешите меня! У нас не бывает случайностей, заметьте себе. Да и толстуха, которую Лембке принимает у себя, тоже не случайность. Мы еще не знаем, как эта особа попадает в дом и как покидает его. Одно ясно — не через парадный ход с Гетештрассе и не через черный ход с Ротхофштрассе, где стоят мусорные бачки. Мы держим оба входа под наблюдением. В доме живут три практикующих врача, и потому в определенные часы по лестнице устремляется поток пациентов — лифт работает без передышки, докладывают агенты, в городе до черта больных, — конечно, время от времени в дом входит и какая-нибудь толстуха, ясно. Но те, за которыми мы проследили, никакого отношения к Лембке не имеют. Одна, как нам удалось выяснить, жена мясника в Рёдельхейме, у нее высокое давление, а другая проживает в Заксенхаузене, вдова, вполне безобидная, хотя и прибыла из Восточной зоны. Все это ничего не доказывает. Тоже один из древнейших трюков подобных организаций: они пользуются такими женщинами для передачи секретной информации. Увы, даже в толстых женщинах они умеют разжечь фанатизм, просто поверить трудно. Итак, первейшая ваша задача — выяснить, кто эта особа. Выспросите осторожно Лембке, это не составит для вас труда. Толстуха-то, вне всякого сомнения, и есть ключевая фигура, стоит ее заполучить, и мы сразу куда больше узнаем об их организации и в случае необходимости примем меры. Ах да, вот еще что, ваш Лембке иной раз выпивает кружку пива в пивной на Таунусштрассе. И часто беседует там с некой проституткой по имени Нора, а также с нынешним ее сутенером. Подходящее общество для библиотекаря университетской библиотеки, ничего не скажешь, но мы не моралью интересуемся, а исключительно политикой. Впрочем, выявить интимную связь вашего Лембке с проституткой не удалось, да это и не важно и не ваша это забота. Наши агенты, хорошо ориентирующиеся в подобных кругах, с несомненностью установили, что толстуха, которую мы разыскиваем, и Нора — не одно и то же лицо. На Таунусштрассе политикой не интересуются. Итак, любезный, принимайтесь за работу.
Все это смехотворное наставление господина Глачке приведено здесь затем, чтобы показать дилемму, перед которой оказался протоколист. Он видел, все живут именно так, и ничему другому не научился в общежитиях и учебных заведениях, где его воспитывали, а потому для него само собой разумелось, что профессия и частная жизнь ничего общего друг с другом не имеют. Или, перефразируя выражение Ламбера, что с двумя правдами вполне проживешь. И вот впервые, причем именно благодаря знакомству с Ламбером, подобная точка зрения вызвала у него сомнение. Разве не было его долгом предостеречь Ламбера?
К счастью для него, сам Ламбер освободил его от необходимости решать этот вопрос. Теперь, задним числом, можно только удивляться, как естественно все получилось, словно по заранее намеченному плану, и только протоколист проявил в этом вопросе непозволительную слепоту. Под вечер, когда он, как обычно, вошел в читальный зал, чтобы получить заказанные книги, необходимые для так называемого экзамена,
