Да, точно так же, как и каждый вечер. Все его движения были такие же, как всегда, каждое движение уже давным-давно отрепетировано.
— Сперва я должен был поставить пепельницу на кухонный буфет, чтобы поднять крышку помойного ведра обеими руками, ибо как-то раз, уже давно, крышка выскользнула и ударилась об пол так громко, что жена проснулась. Она решила, что в дом забрались воры. Ну вот, и именно в ту секунду, когда я держал крышку — я имею в виду ту ночь, — мне почудилось, будто я слышу какой-то шум наверху. Ручка двери в спальной слегка повернулась. Я испугался до смерти. Это даже нельзя описать.
— Почему же?
— Тебе кажется, будто дома все идет своим чередом, тебе кажется, ты бодрствуешь один, а внезапно…
— Крышку помойного ведра вы еще держали в руке?
— Да, наверно. Я прислушивался к тому, что творилось наверху.
— Вам показалось, что вас застигли врасплох?
— Да, примерно так.
— А что вы сделали с крышкой?
— Разве я могу это теперь вспомнить?
— Тем не менее вы вытряхнули пепельницу. Не правда ли?
— Да, возможно. Кто же думает о таких вещах, испугавшись не на шутку? И мне уже ни к чему было стараться не шуметь, ведь моя жена спускалась по лестнице.
— Если вы не возражаете, господин прокурор, — сказал председатель суда, — мы пока что не будем касаться дальнейшего. Бог с ним. Я думаю, правильней не торопиться и не нарушать последовательности событий.
Прокурор ответил, что и его живо интересует вопрос о том, что делал подсудимый на протяжении двух часов в гостиной, это интересует его гораздо больше, чем пепельница.
— Вы, стало быть, утверждаете, что все это время просидели за столом, даже не двигаясь? — спросил он подсудимого.
Нет! Весьма возможно, что он иногда вставал и прохаживался по комнате взад и вперед, и именно тогда, когда волнение становилось непереносимым.
Волнение?
Волнение от ожидании.
От ожидания? Ожидания чего?
Ничего определенного он не ждал. Ждал, и все.
Почему же он не сидел в одном из их удобных глубоких кресел?
В кресле чувствуешь себя пойманным, весомым, из него трудно быстро вскочить.
— Ах так? Вас, стало быть, не оставляла мысль, что вам придется быстро вскакивать? Быть невесомым?
— Я ведь всегда жил как бы на весу, — сказал подсудимый, — в моем положении лучше сидеть за столом.
— Странно, — заметил прокурор.
— От стола можно оттолкнуться и в то же время за край стола можно уцепиться, если потеряешь самообладание.
— Разве вы считали, что вам это угрожает?
— Ни один человек не знает, что он может вынести. А если он говорит, что вынесет все, то он хвастун.
— Позвольте мне задать еще один вопрос: вы теряли когда-нибудь самообладание?
— Да, случалось.
— И в чем это выражалось?
— Словами такое не объяснишь.
— И в ту ночь тоже?
— И в ту ночь тоже.
Последний ответ был произнесен столь угрожающим тоном, что, казалось, все в зале невольно согнулись. У одного из членов суда выскользнул из руд карандаш, покатился по столу и упал с противоположной стороны столешницы. В напряженной тишине звук, который произвел маленький карандаш, ударившись об пол, показался прямо-таки громовым. Член суда покраснел до ушей и смущенно покосился на председателя.
Прокурор перелистывал бумаги. И его, как видно, пронял ответ подсудимого. Во всяком случае, он изменил тактику, которую сам же принял. Обменявшись взглядом с председателем суда, прокурор словно бы начал извиняться перед подсудимым. Впрочем, это могло быть всего лишь уловкой.
Он сказал, что не надо обижаться на него за то, что он с такой назойливостью и, наверно, бестактно допытывается, чем занимался подсудимый в те два часа.
— И не только в те два часа. Ведь, согласно вашему собственному утверждению, вы уже давно вели такой образ жизни. Значит, вы вечер за вечером просиживали по два часа за столом, ничего ровным счетом не делая?
— Иногда даже больше двух часов.
— И вам это не наскучило?
— Нет, господин прокурор.
— Но извините, в это трудно поверить. Наверно, у вас есть какое-то хобби. Или, если хотите, за вами водится какой-то грешок. Вы собираете марки? А может, вы решаете кроссворды?
По залу прокатилось что-то вроде смешка. Таким образом, прокурор осуществил свое намерение — разрядил обстановку.
— Впрочем, подождите, вы, конечно, читаете. Я угадал? Это и впрямь увлекательное занятие, от книги трудно оторваться. Вечером, после трудов праведных, взять в руки книгу… Что может быть приятнее? Или вы сочиняете стихи? Это, разумеется, могло бы многое объяснить. Ведь говорят, что поэт с головой уходит в сочинительство и что при этом ему необходимо быть одному.
Но тут взял слово адвокат. Он считает несовместимым с достоинством суда тот факт, что в этом зале потешаются над его подзащитным.
— Как вам могла прийти в голову такая мысль, дорогой коллега, разве я потешаюсь над вашим подзащитным? Я задаю вопросы, которые задал бы любой нормальный человек. И никто из тех, кому их задают, не вправе обижаться. Я ищу причину. И быть может, при этом обнаружатся благородные мотивы. Неужели вы сомневаетесь, что мотивы, которые заставляли наших больших поэтов писать стихи, не были благородными?
— Хватит, господин прокурор, — прервал прокурора председатель суда.
Прокурор отвесил поклон членам суда.
— Но почему вы не отвечаете, подсудимый? Почему вы упорно храните молчание? Ведь в эти два часа должно было случиться что-то, что привело к последующему событию или по крайней мере вызвало слезы у вашей жены.
Подсудимый продолжал молчать.
— А, может, вы писали дневник и вам неприятно сознаться в этом?
— А где, интересно, по мнению прокурора, хранится этот дневник? спросил адвокат.
— Это, возможно, выяснится, если защита предоставит информацию о местопребывании жены подсудимого.
Прокурор, что называется, не лез за словом в карман.
Председатель суда постучал по столу.
— Вы видите, подсудимый, — на этот раз заговорил председатель суда, вы видите, что ваше молчание не вызывает ничего, кроме бесплодных словопрений, более того, его толкуют вам во вред.
— Мне задают чересчур много вопросов, господин председатель суда, а когда я на них отвечаю — мне не верят. Моя жена не кралась по лестнице без ботинок, а я никогда не вел дневника. О чем бы я мог написать в дневнике? Ведь ничего не случалось. Я сказал бы скорее обратное тому, что говорил господин прокурор. Моя жена плакала из-за того, что ничего не случалось. И… да, именно из-за того, что она не в
