Нюрнбергский процесс, сборник документов (Приложения)

евреев.

4) Предприятия «Дейче Аусрюстунгсверке», или «DAW», — германские заводы вооружения, эксплуатировавшие различные предприятия в семи концентрационных лагерях с использованием принудительного труда заключенных...

Свобода человека от порабощения другими людьми является одной из основных концепций цивилизации. Любая программа, нарушающая эту концепцию, вне зависимости от того, питалась ли она ложным чувством превосходства или возникла вследствие крайней экономической нужды, является нетерпимой и преступной.

Нам здесь неоднократно говорили: «Германия вела тотальную войну. Наше существование как нации было под угрозой. Все должны были работать». Это высказывание не может означать, что все должны были работать на Германию, развязавшую преступную агрессивную войну. Вне сомнения, это не может означать, что русских, поляков, голландцев, норвежцев, включая женщин и детей, можно было заставлять работать как рабов при производстве военных материалов, предназначавшихся для использования против их собственных стран, в целях разрушения их родины. Вне сомнения, это не может означать, что невзирая на все договоры и все правила ведения цивилизованной войны (если вообще можно называть любую войну цивилизованной) военнопленные, захваченные в бою, должны низводиться до положения рабов. Даже Германия до 1939 года отвергала такое положение.

И все же, действуя под гипнозом нацистской идеологии, немцы легко восприняли эту странную и бесчеловечную систему. Находясь под влиянием национал-социализма, эти подсудимые сегодня лишь в малой степени осознают какую-то вину в том, что имел место угон в рабство миллионов граждан. Им в голову не приходила мысль, что рабство является преступным per se[207] .

Позицию подсудимых можно суммировать следующим образом: «Мы кормили, одевали заключенных и предоставляли им кров по мере своих возможностей. Если они голодали или страдали от холода, то это же самое испытывали и немцы. Если им приходилось подолгу работать в тяжелейших условиях, то это же самое приходилось делать и немцам. Что же в этом преступного?»

Когда подсудимым объясняют, что немцы были свободными людьми, работавшими в своей собственной стране, для своей собственной родины, они не понимают этого различия. Проволока с пропущенным через нее электрическим током, вооруженная охрана, свирепые собаки, казематы для заложников на все это дается вежливое объяснение: «Ну, разумеется. Иначе заключенные разбежались бы».

Подсудимые просто не могут осознать, что самое ценное слово в любом языке — это «свобода». Немцы настолько привыкли к палочной дисциплине и регламентации жизни приказами, что защита субъективных прав человека с помощью закона стала для них забытой идеей. То, что люди с восточных территорий отрывались от своих домов, что разъединялись семьи, конфисковывалось имущество, а те, кто способен был трудиться, загонялись в концентрационные лагеря, чтобы бесплатно работать на тех, кто совершил все эти ужасные насилия, — все это услужливо оправдывалось только потому, что раздувшийся тиран в Берлине начертал «НН» на клочке бумаги[208]. И это те самые подсудимые, которые теперь повторяют «nullum poena sina lega»[209] .

Настоящий Трибунал в своем приговоре по делу Эрхарда Мильха записал:

«До прихода к власти НСДАП германская нация неоднократно заявляла о своем признании прав граждан в оккупированных странах. На Гаагской мирной конференции 1907 года германский делегат генерал-майор Гюндель представил следующее дополнение к тексту:

«Воюющей стороне запрещается также принуждать граждан страны, являющейся ее противником, принимать участие в военных операциях, направленных против их собственной страны, даже если эти граждане до начала войны находились на службе воюющей стороны».

Немецкое руководство по ведению войны на суше (издания 1902 года) гласит:

«Жители захваченной территории являются лицами, пользующимися правами... при условии определенных ограничений.., но в остальном они могут жить так же, как в мирное время, под охраной закона, и им не следует чинить неприятностей».

Подсудимыми была предпринята слабая попытка показать что, хотя по каждому делу и не производилось официальное судебное преследование с предъявлением обвинения и судебным процессом, все же каждому заключению в концентрационный лагерь предшествовал определенного рода «закрытый процесс», осуществлявшийся гестапо и проводившийся в соответствии с германским правом.

Прямо говоря, Трибунал не верит здесь ни единому слову. Заключение в концентрационный лагерь не зависело от индивидуального поведения человека, а осуществлялось в плане широкого претворения в жизнь нацистского политического курса, о котором откровенно заявлял Гиммлер.

Вряд ли можно заставить нас поверить в то, что тысячи женщин из восточных стран, томившиеся в Равенсбрюке, или мальчики и девочки, которых союзные армии освободили из концентрационных лагерей, подверглись хотя бы «закрытому суду». Когда угонялись целые деревни со всеми их обитателями, смешно было бы верить в то, что каждому обитателю деревни было предъявлено обвинение в каком-то нарушении германского закона, что его дело затем слушалось, хотя бы даже в закрытом заседании, после чего ему торжественно выносили обвинительный приговор и заключали в концентрационный лагерь. Может ли разумный человек поверить в то, что истребление людей, заключенных в гетто в Варшаве, сопровождалось указанной или какой-либо иной процедурой юридического характера?

В свое время нацистами было предпринято сознательное усилие обойти те стадии, которые замедляли программу истребления людей; оно очень мало походило на какую-либо попытку предъявить формальное обвинение и установить виновность. 13 октября 1942 г. Тирак, имперский министр юстиции, в письме к Мартину Борману (доказательство обвинения 335) писал следующее:

«...Я намереваюсь передать судопроизводство в отношении поляков, русских, евреев и цыган в руки рейхсфюрера СС. Поступая таким образом, я исхожу из принципа, что отправление правосудия может внести лишь незначительный вклад в дело истребления представителей этих народов. Судебные органы, вне сомнения, выносят очень суровые приговоры в отношении таких лиц, но этого недостаточно для существенного вклада и реализацию той цели, о которой говорится выше... Я придерживаюсь ... мнения, что значительно более высоких результатов можно добиться при передаче этих людей полиции, которая может затем принимать необходимые меры, не испытывая затруднений с какими-либо принимаемыми судом доказательствами по уголовным делам... Полиция может осуществлен, преследование евреев и цыган вне зависимости от этих условий».

...Это же... объяснение серьезно приводилось в оправдание политики угона в рабство и порабощения, проводившейся в общенациональном масштабе.

Рассматривая данное дело, мы являемся свидетелями стран ной аномалии. Подсудимые и их свидетели опускали головы, когда представлялись доказательства о массовых убийствах и истреблении больших групп людей. Когда же речь заходит о жестоком порабощении целых рас, они практически не проявляют какого-либо чувства вины или понимания ответственности.

Они свободно говорили о «труде военнопленных» и «труде заключенных», составляя по этому поводу объемистые отчеты. Они разрабатывали подробные производственные планы и без стыда писали: «Для этого предприятия нам обещали 8 000 евреев». Они проектировали претенциозные памятники нацистской идеологии и приступали к их построению, сообщая: «Заукель говорит, что восточных рабочих сейчас предоставить нельзя, но после войны с этим затруднений не будет».

Руководители СС, занимавшиеся хозяйственными вопросами, вели подробные переговоры о том, что они, мягко выражаясь, называли «заработной платой заключенных». Разрабатывались и опубликовывались