— Не всякий воин захочет воевать с нафами, тем более, задаром. Сколько ты хочешь за мальчишку?
При этом вопросе рот у трактирщика жадно подернулся — назначить цену… Рассудок оказался сильнее алчности.
— Нисколько, господин. Возьми я деньги за него — и нафы придут ко мне, как принявшему жертву на себя. — Мусиль поежился, но преодолел страх и дальше возразил грозному пришельцу. — Кроме того, мальчик — не раб, он свободный человек, господин. Он… свободный… и… по закону…
— Не трясись, я не собираюсь забирать его в рабство. Эй, гусь! Посмотри на меня… Поедешь со мной?
— Куда? — Лин впервые за все утро заговорил, он был все еще оглушен собственным ужасом и магией нафов, окружающий мир доходил до него словно бы издалека… Но краешком сознания он тоже понимал очевидное: надо уходить. Но куда?
Воин хохотнул коротко.
— Хороший вопрос. Не знаю сам пока. Я иду на восток, там у меня на примете есть пара-тройка мест, где я за свои деньги очень приятно проведу время, с вином и с бабами, посреди веселой музыки и плясок, смеясь и танцуя. Намерен также проведать кое-кого из старинных друзей. Какого бога ты мне сдался в моем дальнейшем путешествии — вот вопрос, под стать твоему… Короче говоря: на восток. По пути обдумаем и, быть может, что-нибудь придумаем. Ну?
— А Гвоздика я беру с собой?
— А что, без него никак!? — Это встрял Мусиль, но Лин теперь не боялся ни Мусиля, ни его злобного взвизга.
— Никак.
Воин рассеянно замахнулся на трактирщика, всполошенного непочтительным ответом, тот втянул голову в плечи и замер. Помолчал и воин.
— Нет, это кошмар какой-то! Солдат в заслуженном отпуске, называется. Принеси пожрать, две обеденные тарелки мяса, одну поменьше, а другую, соответственно, побольше. Пока мы едим, чтобы его барахлишко, если оно имеется, было собрано. Холодным подавай, кухарь хренов, и так я у вас засиделся! Опять по жаре плестись. Не надо вина, я сказал, только мясо!.. Ладно, брат, бери с собой Гвоздика. Но если только, хотя бы раз, ты или он нагадите мне в сумку или в шлем…
И мир вернулся к Лину, во всем своем многоцветии, с запахами и кряканьем уток за окном, с теплом маленького тельца, прижатого к его истерзанному сердцу.
Лин глотал наскоро, но не выдержал, так и побежал с набитым ртом лично укладывать пожитки: одни портки, одна рубашка, шапка (в городах свободный человек без головного убора ходить не должен), деревянная мисочка для Гвоздика… и все. И сама сумка, в которую он грибы собирал. Дерюжная сумка на веревочке через плечо, за пазухой беспокойный, но обрадованный радостью своего юного покровителя и друга, охи-охи царапушка, в руках посох, бывшая подпорка в дровянике, — он готов.
— Эт-то что еще за чучело? — грозно взревел воин, увидев новообретенного спутника. — Миграция банды нищих из западных провинций в восточные! У тебя что, другой сумки не нашлось?
Мусиль согласно затряс головой:
— Да, да, я сейчас найду получше…
— Отставить! Что в сумке?.. Обильно. Пихнешь ко мне, в седельную, а на привале я тебе кожаную поищу, вытряхну какую-нибудь из своих. Эту палку сунь Мусилю в ж…, в лесу нормальную подберем. А где твоя обувь?
Обуви у Лина отродясь не было. Воин крякнул, поднял глаза к небу, словно размышляя о чем-то…
— В Большом Шихане закупимся, а пока потерпит, вон какие ноги в цыпках, не ноги, а копытца. Ты хоть ногти-то на ногах стрижешь, обрезаешь?
Лин недоуменно пожал плечами на странные и наивные вопросы воина:
— Да, обкусываю, конечно.
Мусиль из малинового стал бордовым, но не посмел оправдаться.
— Гм. Мусиль…
— Да, господин?
— Нам со щенком некогда сейчас, так что ты палку эту… того… сам себе воткни. — И воин заржал над грубой шуткой, видимо, сам только что ее придумал.
Мусиль тоже рассмеялся, до печенок довольный, что все тягостное и горькое наконец заканчивается, да еще с великой прибылью для него. Засмеялся и вдруг вспомнил что-то…
— Господин?
— Ну? Что еще? Благодарность в письменной форме оставить? На стене у стойки?
— Нет, господин… Нафы придут, спрашивать про вас станут.
— Сами, что ли?
— Ну не эти, разумеется… Другие… Или кого-нибудь пришлют…
— И что?
— Спрашивать про вас станут: кто таков, куда поехал? Я ведь трактирщик, я должен им буду что-то сказать… по артикулу придорожному…
Мусиль с молчаливой мольбой уставился на воина: соври, наболтай чего-нибудь, догадайся сделать это самостоятельно, чтобы ложь твоя на меня не перешла, чтобы нафы меня не терзали…
Воин с прищуром оглядел, словно ощупал, трактирные окрестности и немногочисленных слушателей: Мусиля, Мошку, Луня, Лина и Уму, которого следовало считать, скорее, зрителем… Видно было, что черная рубашка все отлично понимает и при этом ничего и никого не боится…
— Придут спрашивать, говоришь? А не помрешь от страха, когда придут? А если они опять кого из твоих в жертву попросят?
Мусиль развел руками и попытался улыбнуться.
— Страшно, да ведь неизбежно, куда же мне от них деваться, авось не помру. Никого они взять не должны, я же по закону все сделал… Теперь они… от своего не отстанут, господин…
— Ну-ну. Это мне очень даже любопытно. Передай им, что звать его, меня, то есть, Зиэль, иду я строго на восток по имперскому тракту, и что мне очень нравится носить сапоги из нафьих шкурок, и что ихнюю богиньку Уману я при случае… Нет, про Уману ничего не говори, не то они на тебя разгневаются и из закона выйдут. А она за мною погонится, исполнения клятвы требовать. Все остальное — непременно передай. Лин, за мной!
Воин нахлобучил шапку, вышел в двери, едва не свернув косяк крутым плечом, за ним Лин, и оба они уже не видели, как старая Мошка покачнулась, услышав имя воина, и грянулась без памяти на трактирный пол.
ГЛАВА 2
— А что означает черная рубашка?
— Черная рубашка?
Воин Зиэль идет пешком, ведет коня Сивку в поводу, а Лин сидит в седле, и поэтому головы у собеседников почти на одном уровне, беседовать им удобно. Воин, как подметил про себя Лин, вообще предпочитает ходить пешком, но на этом куске дороги у них и выбора особого нет: либо вдвоем в седле кое-как помещаться, либо воину пешим идти, потому что подуло с юга, и ветер колючек на дорогу нанес; волшебным сапогам да подкованным копытам те колючки все равно, что пух от одуванчиков, а вот босым ногам Лина… Правая ступня до сих пор в волдырях, несмотря на то, что у воина в сумках нашлось целебное средство от колючечного яда…
— Черная рубашка — это знак, отличающий в войсках определенную породу наемных воинов. Если на воине в бою или в походе черная рубашка — значит, никто не ждет его дома, никто не заплатит за него выкупа, попади он в плен, никто не заступится за него по законам клановой, духовной или кровной мести.
