Приятное соседство

Джон О'Хара. Приятное соседство

Перевел Геннадий Башков

На некоторых домах по Таскарора–стрит были номера, на других — нет, но нужды в том, чтобы искать номер дома Релинджера не было. Через дорогу напротив дома стояло около десятка мужчин и женщин. Женщины кутались в шали, мужчины стояли засунув руки в карманы, либо, скрестив их на груди; и все они, и занятые разговором, и молчавшие, не сводили глаз с дома Релинджера. Прямо напротив дома, на чахлом газоне, стоял полицейский в форме и болтал с двумя парнями в штатском. Время от времени полицейский отходил от своего поста и понуждал какого либо слишком медленно двигающегося пешехода ускорить шаг. Или если кто либо сворачивал к дому Релинджера, а чаще всего они подходили по двое, то тогда полицейский останавливал их и проверял документы, и если они удовлетворяли его, то пропускал в дом.Дом был полудачного типа с островерхой двускатной крышей, что срезала вполовину размеры спален верхнего этажа. Узкая шлаковая дорожка вела мимо дома к стоящему сзади гаражу на одну машину. Двустворчатые двери гаража были распахнуты, внутри стоял небольшой туристский автомобиль фирмы Нэш, мотором вперед, багажником к выходу. На черном, под кожу, чехле запасного колеса была надпись белыми буквами: «Вальтер Дж. Клюг, Нэш, Ю. Оук–стрит 128, Свидиш Хейвен, Пенсильвания».Во дворе, от кухонной двери до угла гаража, была протянута бельевая веревка, на которой висели негнущиеся от морозца выстиранные вещи: мужской комбинезон, рубашки и нижнее бельё, пара клетчатых домашних платьев, дамское бельё, купальные и кухонные полотенца. Всё это висело там ещё со вчерашнего дня и отчасти покрылось сажей и пеплом.Дом Релинджера стоял между двумя другими подобными ему. Аллан Роджерс подошел к одному из них и позвонил у двери. Подождав, он уже хотел было позвонить снова, но тут дверь открыла женщина.— Доброе утро, хозяйка дома?— Что вам нужно? Я не хочу ничего покупать, — сказала женщина.— Я и не думаю ничего вам продавать. Я только хотел спросить, вы не сдадите комнату?— Комнат не сдаём, — ответила женщина.Она начала закрывать дверь, и тогда он протянул к ней руку. В ней было две десятидолларовых бумажки.— Они ваши. Если вы позволите мне посидеть у окна в вашей столовой.— Кто вы такой, небось какой нибудь газетчик?— Вы угадали, — подтвердил Роджерс. — И я всего лишь хочу посидеть у окна вашей столовой и посмотреть, кто заходит к Релинджерам и кто выходит от них. Обещаю не беспокоить вас.— Не знаю, что скажет муж.— Он бы сказал: «Возьми деньги. Это всё равно, что подобрать их с земли»— Ну, право, даже не знаю. Вы, вроде бы, порядочный человек, — заколебалась она. Из какой, вы говорите, газеты то?-- «Ассошиейтед–пресс».— Это где же? В Филадельфии?— О, это по всему миру. Везде.— Как долго всё это будет?— Ну, может быть, неделю. Может затянуться и дольше— Вам придётся платить мне двадцать долларов ежедневно, — заявила она.— Конечно. Естественно. И если вам хочется получить немного больше, может быть вы устроите мне что нибудь поесть. Прямо сейчас, я позавтракал всего лишь чашкой кофе.— Хорошо, заходите. Как вас зовут то?— Меня зовут Аллан Роджерс. С удовольствием покажу вам своё удостоверение.Он вынул из заднего кармана брюк бумажник и широко раскрыл его, показав толстую пачку банкнот.— За пару долларов не зажарите ли мне пару яиц и не сварите ли кофе?— Хорошо. Хотите тосты?— Да, с маслом, если не очень затруднит.— Можно и с маслом и, если хотите, клубничное варенье.— Домашнее? Варили сами?— Ну, не–ет, варила сестра. У неё есть на это время. Вот они, два окна в столовой, выбирайте по вкусу.— Спасибо. А вы так и не сказали мне, как зовут вас, миссис…?— Миссис Кеннет Шумахер — но вы не вздумайте поместить это в газету. Смотрите у меня.— Я не сделаю ничего, что могло бы огорчить вас, обещаю, миссис Шумахер. А у вас славный дом. Гляньте на это буфет. Это ведь не от «Сирса и Рёбака».— Да уж нет. Его сделал ещё мой дед.— Я хотел сказать — искусная работа. Если бы только кто нибудь из антикваров глянул на такое.— О, я не собираюсь продавать.— Конечно, гораздо приятнее хранить такую вещь из поколения в поколение. И они становятся тем ценнее, чем дольше вы их держите.— Как вы думаете, сколько стоил бы такой буфет?— Ну, я не знаток, но было бы глупо уступать его хоть на грош дешевле восьмисот или девятисот долларов. А, возможно, и гораздо больше. Они платят просто сумасшедшие деньги за настоящую вещь.— А у вас нет ли знакомых антикваров?— Нет, но я могу запросто выяснить ради вас. У меня есть приятель в Нью–Йорке, который хорошо разбирается в таких вещах.— И вы приехали из самого Нью–Йорка, чтобы написать о том, что случилось у соседей?— Да, я выехал сегодня утром. Машину оставил на той улице, где церковь.— На Таскарору не пускают машины, разве только, если вы здесь живете. Да, разговором то сыт не будешь, — спохватилась миссис Шумахер.— Вы не против, если я выкурю сигарету?— Нет. Хозяин курит сигареты, трубку, сигары. Я уж привыкла к этому. Можете взять пепельницу на буфете.Она ушла на кухню, а Роджерс занялся наблюдением.Как он и ожидал, смотреть было не на что. Занавески в доме Релинджера были опущены, но догадаться о том, что представляли из себя люди, входившие в дом и выходившие из него, было нетрудно. Полицейский. Служащие из районной прокуратуры, местные газетчики, родственники и ближайшие друзья. Пока что он не узнал ни одного из журналистов и это вроде бы указывало на то, что он первый из иногородних корреспондентов на месте преступления. Он был уверен в этом. Те, кто вскоре начнет прибывать, будут обескуражены, обнаружив, что он уже обосновался в доме по соседству с Релинджерами.Из кухни потянуло запахом кофе и жареной ветчины, и он стал думать о том, как убедить миссис Шумахер и её мужа, чтобы они сдали ему комнату в этом теплом, удобном, безупречном памятнике банальности. За восемь лет работы репортером он не перестал удивляться тому, что из ряда вон выходящие события случаются в банальном окружении. Вполне вероятно, что дом Релинджеров внутри представлял собой такую же посредственность, как у Шумахеров. Он прошелся по комнате, изучая историю семьи Шумахеров по фотографиям в рамках. Свадебная фотография. Фотография Кеннета Шумахера, застывшего перед фотоаппаратом. Он одет в форму серовато–коричневого цвета, на нем походная фуражка, а на петлице — эмблема саперных войск. Многочисленные фотографии, очевидно, сына и дочери Шумахеров, включая две недавние фотографии их собственных жены и мужа. Дочь вышла замуж молодой, сын тоже рано женился. Сын и жених дочери одеты во фраки с белыми галстуками бабочкой. Вероятно молодые Шумахеры жили отдельно, и Роджерс предположил, если только он правильно понял характер Кеннета Шумахера, что должно быть, нетрудно будет убедить миссис Шумахер принять плату за комнату и стол по высокой цене.Плохо, что дочка жила отдельно — она была милашечка. Мать тоже, может, была такой, но теперь уже не то, да, не то.Она принесла асбестовую подставку и положила её на стол.— Почти готово, — сказала она.Затем она опять пошла на кухню и вернулась с завтраком на оловянном подносе, покрытом глазурью.— Вот это да! Я чувствую себя важной персоной, — воскликнул он.— Да бросьте, — ответила она.Стоя, она наблюдала за тем, как он ест. Она ухмылялась его комплиментам по поводу кофе, отлично поджаренной яичницы, домашнего хлеба, клубничного варенья.— А вам не хочется чашечку кофе?— Ну, разве уж, — промолвила она и достала чашку и блюдце.Ему хотелось, чтобы она села. Ему нужно было проделать определенную работу и для этого надо было, чтобы она сидела и чувствовала себя непринужденно. Он подождал, пока она не сделает первый глоток.— Вы и думать то не думали, что такое может случиться. И при таком приятном соседстве.— Да и нигде в другом месте, — ответила она. — Я никак не могу привыкнуть к мысли о том, что всё это действительно случилось.— Да уж, — протянул он. — Уж от них то, казалось бы, в последнюю очередь можно было ожидать такого.— Даже и не знаю. Но то, что случилось, никто даже и вообразить такого не мог. Теперь, мне кажется, каждый начинает искать следы в прошлом.— Вы полагали, что нибудь может произойти?— Чего нибудь, — ответила она.Она сказала «чево нибудь».— Ну, вам всё таки лучше знать. Видите их каждый день, так вы, естественно, должны бы знать их лучше, чем остальные.— Только не его. Её я знала. Вечно занимает. Я вот заметила, её бельё всё ещё висит с прищепками, которые она одолжила у меня. Пусть там и останутся. Не хочу и притрагиваться к ним.— Я тоже не люблю, когда люди чего нибудь не возвращают, — заметил Роджерс. — Я не прочь помочь, но у людей входит в привычку занимать, и они злоупотребляют этим.— Вот уж точно. Он неплохо зарабатывал, но был прижимист. Ей приходилось просить у него каждый цент. Даже если ей нужен был кусок мыла. Скорей у меня займет, чем будет просить у него. Он не доверял ей.— Возможно, у него были на то причины. Она была молода, и возможно, расточительна.— Молода? Да ей было сорок два.— Ну, сорок два — ещё не старость, — возразил он.— Не старость, конечно, но и не молодость.— Сколько же ему?