оторванный от берега и обезумевшим кораблем мчавшийся в туманы и на гибель. Он умирал от отсутствия подлинности, от отсутствия возможности говорить просто и жить просто. Никакой вообще Революции и никаких революционеров в природе этого города не оказалось. А была только черная петербургская ночь.
«Он рыскал вне русской равнины…»; «она не выходила за порог душной, заставленной безделушками комнаты…» – как точно сказано о главной поэтической чете того времени! И дальше, уже о себе: «Ни с ним, ни с ней не по пути». Еще совсем юная женщина, Елизавета Кузьмина-Караваева не отделяла себя ни от Петербурга, ни от России, «немой и мертвой». Это сближало ее с Блоком. Но понимал ли это поэт? Вряд ли.
В своем дневнике в один из октябрьских вечеров 1911 года 30-летний Александр Блок записал:
Безалаберный и милый вечер. Кузьмины-Караваевы, Елизавета Юрьевна читает свои стихи и танцует… Было весело и просто. С молодыми добреешь.
В начале ноября Лиза в присутствии Блока читала свои стихи на ивановской «Башне».
Ты рассек мне грудь и вынул
Сердце – чашу налитую,
Год с тех пор еще не минул —
Я ж столетия тоскую…
10 декабря 1911 года молодые поэты, среди которых находились Елизавета Кузьмина- Караваева, Осип Мандельштам, Владимир и Василий Гиппиусы, Владимир Пяст, собрались в Литературном зале петербургского ресторана «Вена» и заочно избрали Блока Королем русских поэтов. Каждый из присутствовавших написал небольшое стихотворение на открытке, и этот своеобразный «диплом» был послан Блоку по городской почте. Елизавете Кузьминой-Караваевой принадлежали следующие шуточные строки:
Каждый был безумно строг,
Как писал: король – наш Блок…
«Венский» преступив порог,
Мы рекли: король наш – Блок.
И решил премудрый рок,
Что король поэтов – Блок.
Весной 1912 года вышел в свет первый поэтический сборник Елизаветы Кузьминой-Караваевой «Скифские черепки», обложка для которого была выполнена С. Городецким. Скифы считались тогда предками славян – русских и украинцев, – поэтому стихотворения книги рассматривались современниками как своеобразная попытка реконструировать «скифский эпос», найти ход к «заповедной родине».
В центре сборника – судьба и переживания скифской девушки, «курганной царевны», оторванной от родины ее же отцом, «владыкой кочевным»:
Несмотря на малый тираж – всего 300 экземпляров! – Лиза очень радовалась выходу своей книги и с удовольствием дарила ее всем близким и друзьям.
Скромная книжка вызвала неожиданно большое количество откликов в прессе, в основном благожелательных. Благодаря этой публикации молодая поэтесса, по словам некоторых литературоведов, приобрела известность, утвердив себя в литературном мире Серебряного века.
В своей рецензии Николай Гумилев, не слишком высоко оценивший ее творчество, тем не менее писал:
Я думаю, что эти черепки имеют много шансов слиться в цельный сосуд, хранящий драгоценное миро поэзии, но вряд ли это случится очень скоро и так, как думает автор…
Время подтвердило правоту строгого критика.
В числе других рецензентов оказались такие крупные литературные авторитеты, как В. Брюсов, С. Городецкий, В. Ходасевич и др. Их оценки разделились. Одни считали, что это «умело написанная книга» (В. Ходасевич); «умело и красиво сделаны интересно задуманные 'Скифские черепки'» (В. Брюсов). Но были и другие мнения: «Полное отсутствие умения искупается подлинным темпераментом и мгновенными, слепыми, но вещими озарениями» (С. Городецкий). «Начало XX века подарило русской литературе три поэтических женских имени – Анна Ахматова, Марина Цветаева и Елизавета Кузьмина- Караваева. Только теперь, на исходе века, Ахматова и Цветаева заняли в современной культуре достойное место. Узнать и признать поэзию Кузьминой-Караваевой, матери Марии, нам еще только предстоит…» Так писали литературоведы в конце XX века.
Ахматовский «Вечер» вышел в 1912 году вслед за «Скифскими черепками». Сборник содержал такие известные, ставшие классикой стихотворения, как «Сероглазый король», «И когда друг друга проклинали…», «Муж хлестал меня узорчатым…», «Сжала руки под темной вуалью…», «Меня покинул в новолунье…», «Я научилась просто, мудро жить…», «Музе» («Муза-сестра заглянула в лицо…»), «Столько просьб у любимой всегда!..» и др. Хотя, по словам Кузьминой-Караваевой, молодая Ахматова «не выходила за порог душной, заставленной безделушками комнаты», величина дарования здесь очевидна. Помноженное со временем на душевный и литературный опыт, это дарование и явило читающему миру ту великую русскую поэтессу Анну Ахматову, которую мы знаем.
Что касается М. Цветаевой, то первый сборник – «Вечерний альбом» – был выпущен 18- летней поэтессой еще раньше, вызвав восторженные отзывы Н. Гумилева, М. Волошина и В. Брюсова.
Христос и Бог! Я жажду чуда
Теперь, сейчас в начале дня!
О, дай мне умереть, покуда
Вся жизнь как книга для меня.
Ты мудрый, ты не скажешь строго:
«Терпи, еще не кончен срок».
Ты сам мне подал – слишком много!
Я жажду сразу – всех дорог!..
Последующие сборники лишь подтверждали первое впечатление: России вновь повезло с рождением большого поэта! Правда, со временем божественный дар воплотился в заумные словеса, столь непохожие на прекрасные, страстные стихи юной Цветаевой. Подтверждение своим мыслям я обнаружила в записях поэтессы Марии Петровых:
Она, конечно, огромный поэт, и многое у нее я люблю, но не все, потому что, видимо, слишком дорожу в искусстве лаконизмом, гармонией, скрытым огнем… Какие чудесные стихи были у молодой Цветаевой – сколько истинного новаторства, сколько счастливых находок – в ритмах, в интонации. Уверена, что Пушкин восхищался бы. А потом?
А потом были чужая земля, некоторая беспорядочность жизни, запутанность отношений с близкими людьми, отчужденность от соотечественников, какие-то нарушения психики и – роковая ошибка возвращения на родину. Судя по всему, Поэзии это не пошло на пользу, хотя ни в коей мере не умаляет значения Марины Цветаевой для истории русской литературы, тем более что в молодые годы ею написано столько гениальных строк, что с лихвой хватило бы на долгую жизнь!
Совсем иной путь в русской литературе ожидал Елизавету Кузьмину-Караваеву. В ее дебютном сборнике на первый взгляд не было практически ничего, на что можно было надеяться в будущем, никакого многообещающего начала. Постоянный сбой ритма, неровные, корявые строфы с зачастую туманным содержанием – проба пера, стихи явно начинающего автора. Сказать, что это «умело написанная книга», было, надо признать, большой смелостью! Более честным кажется С. Городецкий: «Полное отсутствие умения искупается подлинным темпераментом и мгновенными, слепыми, но вещими озарениями…»
Вот лишь одно характерное стихотворение из сборника «Скифские черепки» под названием «Царица усталая».
Царица была королевной,
Королевна любила опалы, —
Но пришел царь, свободный и гневный, —
И стала царицей усталой…
И царь ей могилы дороже,
Ему – ее взгляд и молитвы,
Но с каждым днем дальше и строже,
Мечтает о новой он битве.
И сын ее – сын властелина,
Рабыней царю она стала.
Путь пройден последний, единый…
Царица устала, устала…
Мастерство, конечно, придет со временем. Но главное, с обращением поэтессы к православной вере «вещие озарения», тонко подмеченные С. Городецким, станут случаться все чаще и чаще, пока не произойдет настоящее чудо: появится та глубина содержания, благодаря которой Елизавета Кузьмина-Караваева (мать Мария) и обретет свой, особенный голос в пантеоне русских поэтов. В том самом богатом на имена пантеоне, в котором поставить рядом с ней практически и некого благодаря духовности и особому христианскому миросозерцанию ее поэзии.
Однажды, будучи совсем молодой и не осознавая в полной мере своего предназначения, поэтесса обмолвилась: «Мое творчество – это как молитва». Ее особое место в русской литературе подчеркивает литературовед Александр Лавров:
Вообще не вполне корректным представляется размещение матери Марии в одном ряду с Цветаевой, Ахматовой, многими другими авторами, известными и безвестными. В отличие от подавляющего большинства поэтесс и поэтов, для Кузьминой-Караваевой главным в ее стихотворных опытах было не собственно поэтическое, лирическое, эстетическое, а духовное, молитвенное самовыражение.
Хочется с полной уверенностью подписаться под этим
