происшедшего и горьким приговором всей эпохе 30-ых, названных 'бесчестным десятилетием':
Оден относит к обвиняемым и себя, он сам — один из умников, которые не смогли предотвратить горький итог. Стихотворение развертывается дальше и дальше — так врач, описав внешние симптомы болезни, пытается установить ее анамнез. И причина войны не в дурной политике и бесчестности политиканов. Они — в самом порядке вещей, при котором:
А то, с чем остается поэт, — та сердцевина событий, которая открывается на сломе эпох:
Комментируя в одной из лекций для американских студентов это стихотворение, Иосиф Бродский пояснял: 'истинное значение последней строчки было, конечно: 'Мы обречены любить друг друга или убивать'. Или же: 'Скоро мы будем убивать друг друга'. В конце концов, единственное, что у него было — голос, и голос этот не был услышан, или к нему не прислушались — и дальше последовало именно то, что он и предсказывал — истребление.'
Сам Оден, пересматривая в конце жизни написанное — и заново редактируя многие тексты (примерно так, как сделал это в свое время с ранними стихотворениями Пастернак), счел строфу про 'любить или умереть' фальшивой и трескучей: 'Умереть нам придется в любом случае,' — заметил поэт, — и исключил '1 сентября 1939 года' из итогового собрания. И все же душеприказчик Одена, Эдвард Мендельсон, нарушил его волю и включил стихотворение в посмертный том. Возможно, потому, что уловил в этой формуле Одена еще один подтекст, существовавший для поэта, когда он писал стихотворение, но позже им забытый. 'Любить или умереть' — своего рода парафраза ставшего знаменитым лозунга республиканцев, защищавших Барселону: 'Свобода или смерть!'. И здесь тот мостик, который связывает глубокое христианство зрелого Одена с его ранними левыми воззрениями, увлечением Марксом, поисками социальной справедливости. Всю жизнь он искал одного — свободы человека. Но чем глубже он погружался в поиск, тем яснее осознавал, что единственное, что может дать свободу — любовь.
Начало 40-ых годов — едва ли не самый плодотворный период Одена. В 1940 г. выходит лучший, наверное, его сборник: 'Иное время', большая часть оденовских стихов, включаемых в антологии вроде 'Поэты века', — из этой книги. Поразителен жанровый диапазон этой книги: здесь были и сюжетные баллады, и элегии, язвительные политические сатиры, и стилизованные под английскую барочную поэзию философские стихотворения, и даже блюзы: 'Блюз беженцев' и пронзительный 'Траурный блюз'. Поэты- современники с завистью говорили, что нет такой поэтической формы, с которой Оден не мог бы справиться с блеском и легкостью. Ощущение собственной силы толкает Одена на сложнейшие эксперименты: он пишет 'Море и зеркало. Комментарий к 'Буре' Шекспира' (1944) — аллегорическую поэму с элементами оперы и драмы, истолковывающую шекспировскую пьесу в свете христианской мистики, и в том же году появляется его рождественская оратория 'На Бытие Времени'. В 1948 году он публикует философский диалог 'Время тревог', написанный древними англо-саксонскими размерами (за это произведение он получает Пулитцеровскую премию 1948 г. — и это единственная крупная литературная премия, присужденная Одену). Параллельно Оден занят преподаванием литературы в различных университетах. (В 2001 г. один из студентов Одена, а позже — личный секретарь поэта, Алан Ансен, издал восстановленые по конспектам слушателей лекции по литературе, читанные Оденом в Нью-Йорке в 1946– 1947 гг.) Любивший повторять, что 'право называться литературным критиком имеет лишь тот, кто способен вести непринужденный разговор о книгах', Оден после каждой лекции уничтожал свои заметки. Узнав об этом, Т.С.Элиот с грустью заметил, что университетские занятия вредны для поэта: 'Нельзя все время что-то объяснять и выступать в роли проповедника — это слишком изнашивает'. Но Оден относился к своей роли поэта иначе, чем старшее поколения поэтов-модернистов, и настойчиво подчеркивал, что если 'Марианну Мур или Эзру Паунда можно назвать первопроходцами современной поэзии, то сам он — ее колонист', и подчинялся иному кодексу поведения. В конце 40-ых — начале 50-ых Оден публикует несколько христианских притч, написанных в духе К.С.Льюиса или Г.К.Честертона: 'Валаам и его ослица', 'Грешный викарий', 'Послание Сыну Божиею'.
Вместе с Честером Каллманом, с которым он познакомился в Америке почти сразу после приезда и который стал одним из самых близких ему людей, Оден пишет ряд оперных либретто. Кроме 'Похождений повесы' (1951) для Стравинского, ими написаны еще и 'Элегия для молодых влюбленных' (1961), 'Бассариды' (1966), для немецкого композитора Ханса Вернера Хенце. Продолжает Оден сотрудничество с Бенджаменом Бриттеном, положившим на музыку 'Гимн св. Цецилии' и использовавшим стихи Одена в 'Весенней симфонии' (1949).
При этом регулярно, с интервалом в 3–5 лет, выходят новые поэтические сборники Одена: 'Ноны' (1951), 'Щит Ахилла' (1955), 'Оммаж Клио' (1960)… В 1958 г. Оден приобретает небольшой дом в австрийской деревушке Кирхштеттен, где проводит, часто вместе с Честером Каллманом, время, свободное от преподавания в Америке. Сборник стихов 'О моем доме' (1965) построен как последовательность описаний комнат этого дома, видов из окон, связанных с домом ассоциаций. Жители деревушки по-своему почтили Одена: улицу, на которой стоял этот дом, переименовали в честь поэта. Хотя, возможно, поступая так, они больше руководствовались практическими соображениями, чем пиететом к великому человеку: к
