Краткий очерк истории философии

шарика, современная физика не дает наглядной модели микрочастицы, не может сказать, как «выглядит» мезон или нейтрино. Это обстоятельство нередко-вводит в заблуждение ученых, начинающих видеть в атоме лишь «систему формул»; идеалисты же это отсутствие наглядности используют для отрицания объективной реальности микрообъектов, для превращения их в математические символы. В силу своего абстрактно-математического характера физическая теория как бы заслоняет объективную реальность, занимает ее место. Здесь происходит примерно то же, о чем говорил В. И. Ленин: «Материя исчезла, остались одни уравнения».

В условиях быстрого развития теоретической физики, постоянного выдвижения новых теорий, смены одних гипотез другими, возрастания роли математического аппарата, отсутствия наглядности у ученого нередко складывается представление о том, что научная теория создается свободно, творческим усилием мысли. Даже один из крупнейших физиков нашего времени, А. Эйнштейн, нередко критиковавший позитивистов за отрицание объективной реальности, говорил о физической картине мира как о «свободном творении духа» и считал, что она возникает в результате «мысленного конструирования, которое производится свободно и произвольно».

Неопозитивизм и семантика. Пустота и бесплодность формализма, к которому неопозитивисты свели логический анализ языка, а тем самым и всю философию, к середине 30-х годов стали настолько очевидными, что логическим позитивистам пришлось пересматривать свое учение. Если раньше они игнорировали содержательную сторону языка науки и занимались лишь формальными синтаксическими правилами, то с конца 30-х годов в работах логических позитивистов. все больше и больше внимания уделяется семантическим проблемам, т. е. проблемам значения слов и выражений.

Толчок к развитию семантической проблематики дали работы логика А. Тарского, а затем и американского позитивиста, близкого к прагматизму, Ч. Морриса. Отныне в анализе языка и знаковых систем вообще стали выделять три области: отношение языка к тому, кто его употребляет, — прагматика; отношение между языком и тем, что им обозначается, — семантика; отношение между языковыми выражениями — синтаксис. Все учение, состоящее из этих трех частей, получило название семиотики.

С переходом к анализу значения слов и знаков неопозитивисты включили в сферу своего анализа ряд логических, лингвистических, психологических проблем, имеющих большое научное и практическое значение (например, для создания электронных счетно-решающих устройств), а их деятельность частично приняла характер специальных исследований в области лингвистики, логики и т. п На общей почве семантической проблематики встретились различные школы и течения, с разных сторон подходившие к анализу языка как носителя значения и как формы коммуникации Группа Карнапа и Тарского углубилась в исследования символических выражений, связанных с вопросами математической логики. Последователи Ричардса-Огдена занялись семантическими проблемами в плане лингвистики. Представители весьма пестрого течения, так называемой общей семантики (А. Кожибский, С. Чейз и др.) попытались использовать семантический анализ языка для «улучшения» общественных отношений, «разрешения» социальных противоречий.

Представители этих школ утверждают, что их учения свободны от философских предпосылок и стоят над борьбой философских партий. В действительности, за немногими исключениями, они не выходят за пределы того субъективно-идеалистического понимания основных проблем философии, которое было развито «Венским кружком».

В Англии начиная с 30-х годов стала складываться особая разновидность неопозитивизма, так называемая лингвистическая философия, которая после второй мировой войны получила преобладающее влияние в английских университетах, особенно в Оксфорде и Кембридже, и распространила его за океан, в США. Представители этой школы (Дж. Райл, Д. Уиздом, Д. Остин, П. Стросон, Ф. Вайсман и др.) черпали вдохновение у позднего Витгенштейна, который с 1929 г. преподавал в Кембридже. Отказавшись от идеи идеального языка, защищавшейся им в первый период, но сохранив и даже усилив свое отрицательное отношение к «метафизике», Витгенштейн объявил единственно правомерной задачей философии исследование обычного разговорного языка, присущих ему форм и способов употребления слов и выражений. Справедливо отрицая возможность «личного языка», признавая коммуникативную функцию языка и считая язык социальным явлением, Витгенштейн, однако, видел в нем не социально-исторически обусловленное средство познания объективного мира (отражения его с помощью определенной знаковой системы) и не проявление внутренних психических процессов, а лишь способ выражения «форм жизни», понимаемых преимущественно в бихевиористском духе как различные типы поведения людей.

Считая, как и раньше, что философские проблемы (в старом смысле слова) возникают исключительно в результате неправильного пользования языком, Витгенштейн утверждал, что цель деятельности философа — «помочь мухе выбраться из мухоловки», т. е. распутывать языковые недоразумения и тем самым устранять философские проблемы. Этой цели должно служить выяснение значения слов. Под значением слов Витгенштейн и его последователи понимали не что иное, как способы применения соответствующего слова в различных языковых ситуациях. Не все лингвистические философы согласились признать эту «терапевтическую» функцию единственной. Но все они считают, что «философия, по существу, имеет лингвистический характер», что философские проблемы могут быть сведены к лингвистическим. Так, согласно Остину, вместо обсуждения извечного вопроса «что есть истина?» следует рассмотреть вопрос о том, каково применение слова «истинно», «как выражение „есть истинно“ встречается в высказываниях (sentences) на английском языке?». Аналогичным образом следует поступать со всеми вызывающими сомнение словами и выражениями.

Несмотря на претензию избежать «метафизики», лингвистические философы на деле оказались в плену субъективного идеализма и агностицизма. Язык фактически превратился у них в единственную реальность (по крайней мере, поскольку с ней может иметь дело философия), объективный мир оказался подмененным тем, что о нем говорят, а мышление было отождествлено с языком.

Попытки применить семантический анализ в качестве средства «социотерапии», предпринятые Чейзом, Кожибским и другими, сразу же обнаружили не только субъективно-идеалистический характер, но и реакционный политический смысл этого направления. Подходя к языку с номиналистических и субъективно-идеалистических позиций, семантики этого направления заявили, что имеют значение только те слова, для которых может быть найден соответствующий «референт», или единичный чувственный факт, обозначаемый данным словом. Отсюда делался вывод, что такие слова, как «капитализм», «фашизм», «безработица», и множество других слов, которые выражают не отдельный факт, а нечто общее, лишены смысла. В то же время общие семантики утверждали, что внешний мир, поскольку он имеет для нас значение, есть по преимуществу языковая конструкция, т. е. определяется тем, что о нем говорят люди. Употребляя же для подобных построений такие якобы лишенные смысла слова, как «капитал», «классовая борьба», «эксплуатация», и воображая, что слова эти обозначают некие реальные существования, люди создают себе источник постоянных волнений, противоречий и раздоров. Причина войн, политической борьбы, классовых столкновений — это, по мнению общих семантиков, неправильное употребление слов. Отсюда делается вывод, что для того, чтобы избавить капиталистическое общество от антагонизмов и борьбы, необходимо реформировать язык, устранив из него все эти «опасные» слова. Грубо апологетический характер подобных рассуждений очевиден.

Хотя было бы ошибкой отождествлять неопозитивизм как философское течение с подобными утверждениями «популярной» семантики, все же необходимо учитывать, что именно философия неопозитивизма снабдила этих семантиков той аргументацией, какую они использовали в своих апологетических целях. Таким образом, идеалистическая философия и на этот раз послужила предпосылкой реакционных политических выводов.

§ 6. Религиозная философия. Неотомизм