«Мы, водолазы, сгрудились вокруг пасти шланга, как раки вокруг мертвой рыбы, — так описывал работу этого незамысловатого для наших дней устройства один из участников экспедиции, француз Жорж Менан. — Указания дает долговязый парень по имени Понтирелли — инженер-дорожник, проводящий здесь свой отпуск. На его резиновом шлеме в том месте, где находятся уши, вырисовываются две выпуклости, третья торчит под подбородком, удлиняя шлем. Это гидрофон.
По гидрофону можно говорить почти нормально, не следует только произносить губные звуки, иначе в дыхательный шланг попадет вода. Понтирелли компенсирует этот минус чем-то вроде чревовещания. Так как его кадык находится в беспрерывном движении, мы заключаем, что диалог с надводным миром протекает довольно бурно. Сквозь поднятый компрессором водоворот песка я различаю предмет, ради которого работала драга: потемневший кусок дерева, на поверхности которого поблескивают остатки свинцовой пластинки».
Этот, казалось бы, ничем не примечательный кусок дерева оказался подлинным сокровищем для ученых. Он составлял часть кормы погибшего судна. Его обнаружение позволило установить ориентировку корабля, направление, в котором он шел в момент трагедии. Но главным открытием экспедиции стал гвоздь, обыкновенный корабельный гвоздь, заключенный в свинцовую оболочку. Сам гвоздь был сделан из меди. Но для чего его покрыли свинцом? На этот вопрос сумел ответить археолог Мирабелло, который вместе с Нино Ламболья занимался изучением находок у острова Спарги. Он был прост, но неожидан для современников.
«Древние римляне, конечно, не знали о том, что, если два различных металла поместить в раствор соли, возникает электрический ток, — писал ученый. — Но их судостроители, видимо эмпирическим путем обнаружили, что с одним из двух металлов происходит при этом что-то неладное: либо медь, либо свинец разъедается. Чтобы предотвратить это, они тщательно покрывали гвозди свинцом.
Об этой особенности древнеримской судостроительной техники нам стало известно лишь благодаря раскопкам у острова Спарги».
Так по крупицам собирали ученые данные, которые смогли пролить пока только лучик света на некоторые технологические особенности строительства древних судов, а также на морские маршруты античных торговцев.
Было установлено, что корабль «Спарги» шел из Италии, по пути он, вероятно, заходил в порт Ла- Маддалена (ныне Ильва), а затем направился на запад. И, когда он проходил между Сардинией и Корсикой, острые верхушки скал, доходившие до самого зеркала воды, распороли его корпус. Конечным пунктом рейса могла быть только Испания: эта страна еще не знала виноделия, и римляне экспортировали туда вино. Когда же это было? Типы амфор и найденные между ними керамические плитки дали ответ на этот вопрос: между 120 и 100 годами до н. э.
На следующий, 1959 год к затонувшему судну прибыла экспедиция итальянских археологов, намереваясь продолжить раскопки… И тут выяснилось, что корабль исчез!
Археологи пустили в дело землесос, предположив, что обломки занесло песком. Но, безуспешно. Их единственной находкой оказался человеческий череп с четкими следами от шлема. Но он, естественно, ничего не смог поведать исследователям об исчезновении древнего судна.
Тем не менее раскопки корабля, затонувшего около Спарги, проведенные Нино Ламболья, наряду с исследованиями других античных кораблей, погибших в Средиземноморье, стали началом на пути многих интересных и важнейших открытий, которые «подарила» современникам подводная археологи.
СОКРОВИЩА ЧИЧЕН-ИЦЫ
Живописные руины древнего города майя окутывала ночь. Эдвард Герберт Томпсон, двадцатипятилетний консул США в Мексике и археолог-любитель, как зачарованный, наблюдал за игрой лунных бликов на черной глади водяной ямы, зияющей перед ним. Неожиданно лунный свет озарил узкую тропинку, ведущую от величественных развалин древней пирамиды к таинственному водоему. Консул невольно приподнялся от поразившей его догадки. Его взгляд застыл. Неужели это и есть та священная дорога, о которой он читал в записках испанского епископа Диего де Ланды? «Главный храм был обращен своим фасадом к Священному сеноту, расположенному поблизости, — писал испанец, — и соединялся с ним прекрасной широкой дорогой. У индейцев был обычай во время засухи приносить в жертву богам живых людей, бросая их в этот колодец; они верили, что эти люди не умирают, хотя больше никогда их не видели. Вслед за жертвами они бросали в колодец изделия из дорогих камней и предметы, которые считали ценными. Следовательно, если в этой стране водилось золото, то большая часть его лежит на дне этого колодца. Так велико было благоговение индейцев перед Священным сенотом!»
Описание Диего де Ланды дополняли сведения некоего Диего Сармиенто де Фигуэроа — алькальда из Мадрида, который посетил Юкатан в XVI веке. Он писал: «Знать и сановники этой страны имели обычай после шестидесятидневного воздержания и поста приходить на рассвете к сеноту и бросать в него индейских женщин, которыми они владели. Они приказывали этим женщинам вымаливать у богов удачный и счастливый год для своего господина. Женщин бросали несвязанными, и они падали в воду с большим шумом. До полудня слышались крики тех, кто был еще в состоянии кричать, и тогда им спускали веревки.
После того как полумертвых женщин вытаскивали наверх, вокруг них разводили костры и окуривали их душистыми смолами. Когда они приходили в себя, то рассказывали, что внизу много их соплеменников — мужчин и женщин — и что они их там принимали. Но когда женщины пытались приподнять голову, чтобы взглянуть на них, то получали тяжелые удары, когда же они опускали головы вниз, то как будто видели под водой глубины и пропасти. И люди (из колодца.
Да, последние сомнения развеяны. Это действительно Чичен-Ица — столица некогда огромной и могущественной империи майя[3]. А эта водяная яма — не что иное, как Священный сенот, жертвенный колодец, в который древние майя сбрасывали свои приношения Чаку, могущественному божеству дождя и воды.
Позже в книге, посвященной своим многочисленным приключениям и озаглавленной «Народ Змей», Томпсон вспоминал свое первое впечатление от разрушенного города: «Постепенный подъем, извивающаяся между валунами тропинка и большие деревья до такой степени напомнили мне лесные прогулки на родине, что меня буквально потрясло, когда я наконец понял, что валуны, мимо которых я проходил без особого внимания, имели обтесанную поверхность и служили некогда резными колоннами или скульптурными опорами. Потом, когда я начал понимать, что ровная, заросшая травой и кустарником поверхность — не что иное, как терраса, сделанная руками человека, я поднял голову и увидел над собою огромную каменную громаду, упирающуюся вершиной в небосвод, и все остальное сразу было забыто. Террасовидную пирамиду, облицованную плитами известняка, с широкими лестницами, ведущими наверх, увенчивал храм. Другие здания, высокие холмы и разрушенные террасы оказались погребенными в зарослях джунглей, и только темно-зеленые возвышения на горизонте говорили о том, где они некогда находились. Перо писателя и кисть художника бессильны выразить чувства, которые возникают при виде пепельных стен этих древних сооружений, ярко освещенных тропическим солнцем. Старые… изъеденные временем, суровые, внушительные и бесстрастные, они возвышаются мощными громадами над
