– Да, – вдохновенно сказал Иней. – Она такая красивая! Едет по серебряным рельсам, а вокруг… очень красиво. Лес такой. Светится.
– Светится – лес?
«Старица, – понеслись, спотыкаясь, мысли, – Река Имен…»
– Туман, – сказал Иней, – и облака. И лес такой очень-очень красивый. Как в кино, даже лучше. У папы там палатка стоит. Мы там ночевали. Прямо в Верхнем мире у папы палатка, круто, правда?
«Нет, – разочарованно подумал Алей, – не Старица. Там же нет ночи».
– И мы оттуда выходили в разные места, – сказал Иней. – Я даже не знаю, как это так. Сначала в одно место, потом совсем в другое, потом вообще в центр города прямо из леса.
«Старица – это демонстрационная версия, – понял Алей, – с ограниченными возможностями. Возле Реки бывает ночь. Значит, папа действительно выходил к Реке».
– И сюда мы тоже из того леса попали, – продолжал Иней, – я теперь вспомнил. Мы в палатке спали, мне было грустно очень. Я скучал по тебе. И я сказал папе: «Папа, я скучаю по Алику», – а папа сказал: «Тогда пойдем к Алику», – и мы пошли в лес и нашли там коней. Моего Этигэла и папиного Шонхора. И мы поехали… – Иней запнулся, – и приехали сюда, – закончил он растерянно.
Алей молчал.
Клубилась пыль, поднятая копытами ордынских коней. В серых тучах блестели, как молнии, острия копий.
– И утром ты проснулся в юрте, – медленно сказал Алей.
– Да, – Иней потупился. – Алик, а ты как сюда попал?
– А я заснул и тоже тут проснулся, – Алей улыбнулся, не желая пугать брата. – Я очень хотел тебя найти, Инь. Я тоже очень скучал. А папу ты видел уже? В смысле – здесь?
– Нет, – ответил Цан-тайджи. – Папа командует войском. Объезжает передовые тумены. Улаан, а почему московиты непокорные? Все покорные, а они нет.
– Подожди, – сказал Улаан и задумался.
«Я видел Нефритовую Электричку, – сказал он себе, – видел, как она идет по берегу озера, в лесополосе. Из Старицы, которую показывала мне Осень, к этому озеру выхода нет. Значит, оно – часть речной системы, и Электричка – тоже часть системы. Я видел Реку Имен…» Это внушало некоторый оптимизм. «Если я мог увидеть Реку, – думал Алей, – значит, я могу к ней и выйти. Тем же путем, что и папа. А потом вернуться домой, вместе с Инькой. Пускай это будет план «Б». Всегда нужно иметь план «Б». Если я не найду админа, то найду способ выйти к Реке, и пусть Вася сам ищет своего проксидемона».
И мысль о проксидемоне потянула за собой другую мысль, которая сплелась со словами Цана, породив новое пугающее озарение. «Не жалко тебе отца? – хихикая, спрашивал когда-то Алея Нириэкс, Демон Отдельного Времени. – Летен его раздавит».
Улаан облизнул внезапно пересохшие губы.
Монгольские тумены шли к реке Немясте, навстречу русскому войску, во главе которого стоял беспощадный московит Летен.
Налетел порыв ветра, пригнул травы. Трубно перекликаясь, в поднебесье летели лебеди. Алей проводил их взглядом и заметил ястреба, который стремительно приближался со стороны войска. Должно быть, кто-то из ханов решил пренебречь приказом и позволил себе охоту на марше… узнает великий – будет в гневе.
«Улаан должен был увидеть, чем кончится эта битва, – подумал Алей. – Я и так знаю. Удивительно, что папа не отдает себе отчет… Или у него другая цель? Я не понимаю его. Я не могу его предсказать».
Он не оборачивался, хотя уже слышал стук копыт: кто-то скакал к ним. Он подумал, что это, как всегда, Ирсубай, но нет – то был незнакомый нукер, сивоусый, со шрамом на пол-лица. Остановив коня, воин коротко поклонился и сказал:
– Царевич, твой великий отец приказывает тебе явиться к нему. Он с передовым туменом.
– Я немедленно отправлюсь.
Нукер снова поклонился и ускакал.
Алей повернулся к брату. Иней напряженно смотрел на него, терзая в пальцах камчу.
– Я вернусь, – сказал Алей в ответ на молчаливый вопрос, – и мы поговорим еще.
Он окинул сощуренными глазами горизонт – от края до края земли вставала мгла над нескончаемыми колоннами конницы. Выше нее плыли туги-знамена и значки туменов. Алей уже изготовился хлестнуть коня, но невысказанные слова поднимались к горлу, и он задержался на миг, только сказал совсем не то, что хотел. Не надо было Инею волноваться о нем, маленький и так намучился… Алей улыбнулся и сказал:
– Не грусти, Толстый!
Вопреки обыкновению, Иней не обиделся. Братишка засмеялся и ответил Алею:
– Не буду, Тощий.
Алей прыснул и, не медля уже больше, свистнул в воздухе упругой плетью.
Гэрэлхан не ждал на одном месте. Долго пришлось царевичу и кэшиктэнам преследовать повелителя. В сопровождении личной сотни он скакал от одного тумена к другому, наблюдая за тем, как держатся войска на марше. Улаан знал, что в такое время обнаруживаются недостачи и упущения, которые тысячники и темники во время смотров исхитряются скрыть от всевидящего ханского ока. Хромых и изъезженных лошадей прячут, воинов с плохим оружием отсылают с поручениями или велят им сказаться больными и сидеть в юртах. В походе такое войско спотыкается, как конь, который ушиб ногу. В преддверии жестокой схватки нет мелочей, и сам великий Гэрэлхан неутомимо мчится от северных сторожевых застав к южным через весь строй военной орды. Здесь и там выныривает из бурой клубящейся пыли его личная сотня. Они как призраки. Каждый нерадивый воин, каждый проворовавшийся десятник будет уличен и наказан. Так затачивается острие великого оружия. Когда алгинчи-передовые увидят алые щиты передового полка урусутов, поздно станет готовиться к бою.
– Нам не догнать великого хана, – сказал Ринчин, когда солнце миновало зенит. Как всегда, никто не мог спорить с ним, и суровый кэшиктэн едва приметно улыбнулся. Ирсубай только пробурчал с досадой, что Ринчин мог бы изречь эти мудрые слова и пораньше.
– Да, – сказал Алей. – Мы узнаем где он только к ночи, когда поставят золотую юрту. Сейчас едемте же к Саин-хатун. Думаю, она уже сменила гнев на милость и велит заколоть для нас жирного жеребенка.
Все довольно засмеялись, а Шоно выразительно потер кулаком голодное брюхо.
Улаан знал, что его Саин – настоящая отважная монголка и заботливая жена. Со своими слугами и рабынями она ускакала далеко вперед, чтобы приготовить все для короткого дневного отдыха. Ее маленький лагерь обнаружился на берегу безымянной степной реки. Между кибитками натянули огромные полотнища, создав прохладную тень среди жаркого дня. Царевна не велела варить жирной похлебки, чем изрядно опечалила Шоно. Она приготовила угощение из вяленой конины, сушеного творога и тонких лепешек, предложила гостям засахаренные плоды и орехи на серебряных блюдах. Ирсубай издалека увидал, что девушки Саин уже сидят на бурдюках с кумысом, чтобы он пенился, когда его будут разливать в чаши. Кэшиктэн радостно присвистнул.
– Чтоб ты на охоте был таким зорким, – поддел Шоно-мэргэн, и весь оставшийся путь багатуры с хохотом задирали друг друга.
Алей молча улыбался, не глядя на них, и улыбка застывала на его лице гипсовой маской. Он никогда прежде не видел Саин-хатун, но четыре года назад он взял ее в жены, и любовь их была взаимной… Алей уже догадался, как вести себя в этом чуждом и невозможном мире: главное – не задумываться, наподобие гусеницы, не считающей при ходьбе свои ноги. Не думай ни о чем – и колени твои уверенно сожмут конские бока, и стрела полетит в цель, и нойоны будут повиноваться царевичу. Так можно было принять невесть откуда возникшую дружбу, но супружеские отношения – это все же нечто большее… Алей вдруг спросил себя, мог бы он жениться на Осени – и едва удержался от нелепой ухмылки. Это было примерно как жениться на сервере. Алей кое-что смыслил в системном администрировании, но явно не столько.
Его хатун вышла из-за кибитки.
Шоно и Ирсубай замолчали.
Алей поднял глаза, моргнул, будто ослепленный, и с трудом проглотил комок в горле. Он ожидал, что Саин окажется красива, как-никак, ханша… Царевна прикрыла глаза узкой ладонью и подняла
