– Что именно? – сказал он. – Ну и лицо у тебя! Глаза как плошки.
Алей облизнул пересохшие губы.
– В этом нет ничего смешного! – выпалил он. – Папа… объяснись, черт тебя дери!
– Ну вот уже на что-то похоже, – заметил Ясень. – А то стоишь, глазами лупаешь, как маленький. Это, Алик, как нетрудно заметить, большой военный поход.
– Поход куда? – отрывисто уточнил Алей. Растерянность мало-помалу покидала его, сменяясь давней, выдержанной, как вино, яростью.
Ясень улыбался. Ему нравилось то, что он видел.
– На нижней полке, – негромко, доверительно сказал он, – в коридоре стояла трилогия Яна. Мы с тобой еще ее вместе читали, когда тебе девять было. Помнишь названия томов? «Чингисхан», «Батый»…
И он замолчал. Он сидел и ждал, мало-помалу обратно превращаясь в хана Гэрэла, и хан бессветно улыбался сыну тонкими каменными губами. «Идолище», – с неприязнью подумал царевич Улаан и на мгновение прикрыл глаза.
– «К последнему морю», – покорно договорил он.
– Да, – сказал хан. – Поэтому мы здесь. Я хочу попасть к морю, Улаан.
Алей взглянул исподлобья.
– К Морю Имен? – спросил он, хотя ответ знал заранее.
– К нему, – лицо хана странно озарилось. – Это единственное истинное море. Первое и последнее.
Алей тяжело перевел дух.
– Хорошо, – сказал он после долгой паузы. – Но почему – так? Зачем все это? Зачем ты забрал Иньку? Зачем… это вот?! – и он раздраженно тряхнул рукой, указывая на полукруглый свод юрты. – Это дикие игры, папа.
– Это мужские игры, – заметил Ясень не без удовольствия. – Я думал, тебе понравится, Алик.
На миг Алей потерял дар речи.
– Что? – тихо переспросил он.
Ясень вздохнул. Опечаленно он прикрыл узкие глаза, повесил голову, и косы соскользнули на блистающую золотом широкую грудь. Алей мрачно ожидал ответа.
– Упустил, – странно сказал Ясень, побарабанив пальцами по колену.
– Что?
– Упустил тебя, говорю. Рано ушел, оставил при мамкиной юбке. Прости, Алик, хоть и не было в том моей вины. Ну ничего. Инея я забрал вовремя. Мужик вырастет.
И Алей вызверился.
– Мужик? – сквозь зубы повторил он; голос его сорвался. – Значит, надо было отобрать его у матери, запугать до смерти, загнать, куда Макар телят не гонял… надо было свести маму с ума, надо было заставить меня лезть черт-те куда, связываться черт-те с кем…
– С Вороновым ты сам по своей воле связался, – сказал Ясень, ухмыляясь. – А насчет остального – так погляди, какой эффект! Был девочка Алечка, а стал злой монгольский парень. Боец! Мужик! Стоишь передо мной, набычившись, ничего не боишься, за нож хватаешься. Приятно взглянуть.
Алей опамятовался и убрал руку с рукояти кинжала. Но суженными глазами он смотрел на отца, и ноздри его раздувались.
– Это твои методы воспитания? – процедил он.
– Мои, – не стал отрекаться Ясень. – Чуток экстремальны, но как иначе? Время-то упущено.
– Время, – вполголоса повторил Алей, болезненно распрямляясь. Дыхание стесняло от трудно сдерживаемого бешенства. – Время… Что ты сделал с матерью? С ней ты почему так поступил?! Она же всю жизнь любила только тебя!
Лицо Ясеня со вскинутыми бровями на миг окаменело, а потом стало угрюмым. Веселость ушла из его глаз. Он будто постарел. Теперь он смотрел на сына холодно, тяжелым взглядом степного владыки.
– Потому что у мужчины должна быть гордость! – сказал он. – Я бы понял, Алик, если бы она просто вышла замуж. Дело такое, я десять лет как подснежник, женщине тяжело одной. Но она венчалась! Вступила в церковный, нерасторжимый брак. Какого же хрена, если она только меня любила всю жизнь, навечно вместе она захотела быть с Шишовым? Думать же надо, что ты делаешь. Даже если это все высокие материи, которые нельзя пощупать. Особенно – если.
Алей не ответил.
Отец тоже молчал теперь. Он опустил веки и облокотился о колени, странно, печально искривляя рот.
– Что теперь? – спросил Алей.
Ясень снова усмехнулся, хотя и без прежней легкости.
– Теперь, – ответил он, – марш-бросок к Немясте. Есть у меня еще одно дело.
Алей открыл рот – спросить, какое, – но сам понял быстрее.
– Летен?
– Улусник мой и раб Летька Московский.
– Как он здесь оказался? Ты и его впутал?
Хан поднял свинцовый взгляд.
– Впутал его ты, – сказал он. – А здесь он оказался по собственной воле.
Алей не поверил.
– По собственной, – продолжал Ясень. – Он гнался за мной. Благодаря тебе почти догнал. Я тебя прощаю за это, Алик. Ты не понимал, что делаешь, а я тебе не объяснил. Но все-таки не могу не спросить. Алик, ты же видел, что он такое, не мог не видеть. Почему ты связался с ним?
Алей сжал зубы. Ставя себя на место отца, он сознавал, что его поступок труднообъясним, а пожалуй, и глуп. Заключая договор с Летеном, Алей не видел и не понимал того, что было тогда уже известно Обережу-старшему.
Но и Ясень не понимал своего сына. Отец не понимал, на что могла подвигнуть Алея любовь к брату. Он считал Алея тепличным мальчиком, робкого десятка, не нюхавшим пороху. Он считал, что достаточно хорошенько напугать Инея, чтобы избавить его от таких же недостатков характера. Он считал, что это достойно мужчины – находить развлечение в чужом горе и ужасе.
Алей криво улыбнулся и ответил:
– Тебе не понять.
Ясень смерил сына пытливым взглядом и легко согласился:
– Наверное. Не бойся, с Летеном я разберусь сам. Уже практически разобрался.
– Ты его недооцениваешь, – сказал Алей. Пасмурная усмешка не покидала его губ.
– Нет. Как раз я оцениваю его верно, – и Ясень вдруг оскалился с прежним весельем.
…Маленькая молния, внезапный инсайт: озарение лайфхакера посетило Алея, и он судорожно глотнул спертый воздух юрты, стиснул в пальцах плотный шелк халата. Сейчас, глядя в непроглядно-черные, жуткие, смеющиеся глаза отца, он наконец понял то, что должен был понять много раньше.
Предел.
Предел Летена исчез из сфер его представлений после того, как в родной мир возвратился Ясень.
Это было немыслимо, но отец Алея уже совершил множество немыслимых вещей. Алей не видел причин сомневаться в его могуществе. Значит, Предел? Его можно каким-то образом отнять? Но ведь это неотъемлемая, базовая часть человеческой индивидуальности, много глубже, чем вкусы и привычки; она сравнима разве что с темпераментом. Предел не меняется после личностных кризисов – наоборот, эти кризисы приближают человека к Пределу. Алей имел смелость предполагать, что Предел не способна отнять даже лоботомия.
Нет, забрать его нельзя. Но, очевидно, можно блокировать. Только как это возможно технически? И… ради чего?
…а могущество Ясеня все же имело границы. Некоторые вещи были ему неподвластны.
Алей сплел пальцы в замок и сжал до боли.
– Ты отсек Летена от его Предела? – очень спокойно спросил он.
– Дошло наконец-то? А еще, говорят, гений, – Ясень зажмурился и зафыркал. – Алик, ты же не станешь спорить с тем, что этот Предел
