Вёшки. Июль-август. По-прежнему разнообразна и обременительна нагрузка писателя.
Вот только литературные заботы и круг его литературных интересов. Прочитал почти 20 рукописей от тех, кто ждет его благословения на вхождение в литературу. После этого дал поручение секретарю найти возможность отрецензировать лучшие и пояснил с заботой: «Молодежь, подающая надежды, чувствительна… Острые слова рецензента могут затемнить дорогу тем, кто подает надежды…» Высказался в беседе со своими домашними о «Толковом словаре живого великорусского языка» Владимира Даля: «Такой словарь должен быть в каждой семье…» И тут же с критикой: «Сейчас его днем с огнем не найдешь, бумагу жалеют». Читает жене и дочери отрывок из книги Джона Стейнбека «Путешествие с Чарли в поисках Америки». Получил рукопись переводов Бернса от визитера-переводчика — тот жалуется, что Корней Иванович Чуковский препятствует их выходу. Шолохов вознамерился писать в Москву, в Союз писателей, пока же устно высказал свое недоумение: «Конечно, перегибает с рифмами, с переносом английской образности на русскую, но и Чуковский поступает неправильно, молодому переводчику устроил разгром…» Наказ дал тем, кто задумал о нем документальный фильм, — отринул идею восхвалительно-сладенького сценария: «Надо показать, что я вместе с героями жил, и самым трудным было переживать то, что переживали они».
Стокгольм. Вершители судеб премий Нобеля выбрали конечно же самого достойного победителя. Потом, когда придет черед обнародовать на весь мир свои чувства, не постеснялись самых восторженных слов.
«„Тихий Дон“ явился огромным триумфом творчества Шолохова, триумфом правды… И правда эта проникает далеко за пределы его родины… Величайший исторический роман после „Войны и мира“» — это оценка секретаря Комитета.
«Могущественное произведение… Присуждается ему поздно, но, к счастью, не слишком поздно, пополняя список лауреатов именем одного из самых выдающихся писателей современности…» — это слова председателя Комитета.
…Братановский Яр, берега Урала. В конце первой недели сентября добрались сюда Шолоховы на собственных машинах, преодолев путь в тысячу километров с мечтою о рыбалке и охоте и свободном творческом труде.
Вёшки: 14 октября в покинутом хозяином и хозяйкой доме шли обычные в канун зимы занятия оставшихся домочадцев. Убирали сад, закрывали виноград, проверяли котлы для отопления, ремонтировали водопровод, укрепляли забор…
Стук в калитку: к Шолохову иностранец, журналист из Швеции. Расстроился, когда узнал от секретаря, что писателя нет, а все равно с вопросами. Пояснил: «Мне поручено интервью в связи с тем, что завтра в полдень будет объявлено о присуждении Нобелевской премии господину Шолохову…»
На следующий день от этого самого журналиста телефонный звонок: «Не вернулся ли еще домой лауреат Нобелевской премии Михаил Шолохов? О-о, как жаль, что не вернулся! Но передайте ему текст решения Нобелевского комитета: „Комитет Академии Искусств Швеции присуждает Нобелевскую премию 1965 года Михаилу Александровичу Шолохову за художественную силу и честность, с которыми он создал историческую часть жизни русского народа в своем „Тихом Доне““».
Поздравления стали приходить на следующий день. Была даже такая телеграмма: «Приезжайте к нам на охоту и рыбалку на Крайнем Севере…»
Некоторые не хотелось читать. Борис Полевой кланялся — запамятовал, как ровно десять лет тому назад распинал Шолохова за измену партийным догмам. Была одна злобная телеграмма: «Награду, наконец, Вам дали… Хоть силюсь — не могу понять: за то ль, что некогда писали, за то ль, что бросили писать». Кое у кого пробудилась корысть — начали выпрашивать деньги. Секретарь потом подсчитал: такие вымогательства «тянули» на 1 миллион 250 тысяч рублей, а это больше, чем вся премия.
Глава вторая
СТОКГОЛЬМ, ДЕКАБРЬ
Это только кажется, что все так просто было с вручением высшей в мире премии: постановили — пригласили — вручили — речи-банкеты и по домам в счастливом настроении со славой наперегонки.
Дорога к премии
Братановский Яр, 15 октября. Шолохов проснулся очень рано — и с рассветом принялся за свой военный роман. Выписывал строки о приезде к Николаю Стрельцову его брата-генерала, прототипом которого был реальный генерал с многотрудной судьбой Лукин.
Через несколько часов так измочалился, что с радостью подумал о рыбалке. Вышел звать добровольцев вдохнуть уже студеного воздуха и позябнуть на берегу или в лодке.
Вдруг вдали углядел мчащуюся с серо-пыльным шлейфом машину. Кто-то из местных признал — едет секретарь райкома. С чего бы это? Тот подкатил к домику и, задыхаясь от волнения, оповестил об извещении Нобелевского комитета.
Шолохов слушал решение Королевской академии в своем рыбацко-охотничьем одеянии — ватник и старая шапчонка. В глазах райкомовца всемирный лауреат походил на простого колхозника. Первых поздравителей всего-то несколько человек.
Обком посылает самолетик — вылетайте, надо выходить на связь с Москвой. С ним прилетел телевизионщик. Лауреат уже готов к отлету, при параде: теплая куртка, серого цвета офицерские галифе, пыжиковая шапка и яловые сапоги.
Уральск. Шолохова препровождают в кабинет первого секретаря обкома. Поздоровался, принял поздравления и взялся за ручку — набросать телеграмму в Нобелевский комитет. Соединился с Москвой — попросил передать ее в Стокгольм и продиктовал: «Сердечно благодарю за высокую оценку моего литературного творчества и присуждение Нобелевской премии. Также с благодарностью принимаю ваше любезное приглашение прибыть в Стокгольм на Нобелевские праздники. Михаил Шолохов».
Закончил и будто мимолетно проговорил: «С опозданием присудили… Лет бы этак на двадцать пять…»
Из «Правды» звонок по правительственному телефону от главного редактора. Шолохов ему будто бы в шутку:
— Говорят, что не хотите дать интервью со мной, а я здесь всем отказываю — первое за «Правдой».
— Мы не знали, примете ли премию…
— Это же было обусловлено.
— Мы не знали… Если не возражаете, к вам прилетит Юрий Лукин… «Правде» очень нужно интервью нобелевского лауреата.
— Пусть летит самолетом, который идет на Гурьев. Здесь его встретят.
Устроили чаепитие для приуставшего с дороги гостя. Все разговоры вертятся вокруг премии, а Шолохов вдруг хозяину кабинета, главе обкома, совсем о другом: «Дорогой мой Коспанов, я убедительно прошу тебя обратить внимание на ваши Камыш-Самарские озера. Браконьеры губят их былую охотничью славу. И с воздуха, и с земли, и с воды бьют… Есть там ваш рыбопункт, он, по-моему, одними алкашами укомплектован… С вертолетов бьют сайгу — она у вас за границу ушла… Ходатайствуйте перед правительством об открытии на этих озерах заповедника…»
Добавил, припомнив свою недавнюю поездку в Финляндию: «У финнов в озерах, где вода не замерзает из-за текучих вод, утки зимуют, их подкармливают…» Закончил с горечью: «Неужели не научимся по-людски к природе относиться?!»
