интересом было встречено изобретение сахароварения из свеклы; понятно также, что новая отрасль промышленности попала сразу в фавор к правительству. Так как свекла — растение не особенно прихотливое, а спрос на сахар далеко превышал предложение, то и свеклосахарное производство и культура свеклы распространились во Франции очень быстро.
Далеко нельзя сказать того же о культуре хлопчатника. Несмотря на правительственные премии, на организацию в южной Франции двух специальных школ, дело не пошло, так как климат оказался недостаточно жарким и постоянным. Зато шелководство преуспевало: в 1812 г. в двенадцати департаментах было собрано количество коконов, из которого можно получить 5½ миллионов килограммов шелка на сумму 15½ милл. франков. Эти цифры показывают, что культура шелковицы вышла уже из стадии эксперимента и превратилась в доходную отрасль хозяйства.
1793 г. Картина Сведанского (Рум. Музей)
Итак, новые хозяева земли по всем видимостям преуспевали. С другой стороны, старые владельцы еще отнюдь не забыли о своих священных правах, отнюдь не были склонны от них отказаться. Их объединяющими центрами были эмигрантские кружки за границей, главным их средством действия — иноземное вмешательство во французские дела. Это своеобразное положение должно считать одним из немаловажных оснований наполеоновского деспотизма. Как мелкие, так и крупные приобретатели национальных имуществ (вместе составлявшие и по своей численности и по представляемому ими капиталу огромный процент населения Франции) склонны были считать революцию законченной в тот самый момент, как земля попала в их руки. В самом деле, для настоящего использования своей новой собственности они нуждались всего более во внутреннем спокойствии страны, в «порядке»; якобинское правление, правда, как будто давало порядок, но это был порядок рискованный: известно, как относились якобинцы к богатству, какой страх нагнали они на все имущие классы своей политикой принудительных займов, реквизиций, законом о maximum'e заработной платы, законом против барышничества и т. п. Конечно, на словах якобинцы всячески открещивались от «аграрного закона», но все знали, что их дела далеко не всегда согласуются со словами. Если до эпохи Робеспьера и миссионеров Конвента новые собственники чувствовали себя удовлетворенными революцией, то после этого периода они были уже ею напуганы. И напуганные, они неизбежно должны были мечтать о такой твердой власти, которая, опираясь на какую-либо солидную силу, санкционировала их приобретения и в то же время оградила их от эксцессов революции, от дальнейших эгалитаристских покушений. Такой властью не могла быть старая монархия, ибо она слишком связала свои интересы с интересами старых владельческих слоев; ее возвращение было бы, без сомнения, возвращением эмигрантов, т. е. претендентов на землю, за которую и буржуазные и большинство крестьянских покупателей уже заплатили сполна. Итак, нужно было создание новой власти. А так как власть должна была располагать и силой, то единственным претендентом на нее являлся, конечно, человек, располагавший единственной дисциплинированной силой того времени — победоносной армией.
Слишком поздно. Из войны в Вандее (Карт. Дюваля)
Вполне естественно, что новые собственники земли приветствовали новый режим консульства и империи. К концу империи, впрочем, сельское население начинает уже освобождаться от этого гипноза, и, главным образом, под влиянием непосильной тяжести, которую возлагали на него непрерывные войны. Наборы, следующие один за другим ежегодно, громадные жертвы людьми (в одной Испании погибло до 300.000) начали возбуждать всеобщее недовольство, которое проявлялось пока лишь пассивно — в уклонении от воинской службы.
Революция не успела закончить этой операции распродажи национальных имуществ. Значительная часть земель осталась еще не проданной к моменту вступления во власть Наполеона. Отношение Наполеона к этой сложной проблеме весьма характерно и представляет значительный интерес.
Само собой разумеется, что новое правительство не могло, по самим условиям своего возникновения, нарушать созданного революцией права новых владельцев земли. Ведь оно само выросло на почве, подготовленной революцией, основным мотивом его существования было закрепление и упорядочение ее социальных результатов. Не удивительно, что одним из первых его актов было признание неприкосновенности всех законным путем совершенных покупок национальных имуществ. Даже за попытку запугивать приобретателя национального имущества оно грозит строгой карой.
Но, с другой стороны, зарождающаяся монархия вполне основательно не доверяла долговечности той поддержки, которую пока оказывали ей демократические элементы населения. Ее прочной опорой были средние классы — торгово-промышленная и землевладельческая буржуазия. Такое положение было чревато опасностями. В более или менее отдаленном будущем можно было предвидеть борьбу на два фронта — с реакцией и демократией. Стремление к примирению с силами реакции — духовенством и дворянством — было в этих условиях естественно, тем более, что оно чувствовалось и в среде самой буржуазии, очень напуганной демократией. Этим стремлением и объясняется целый ряд мероприятий эпохи консульства и империи. Так, примирение с католицизмом ведет за собою возвращение клиру еще не проданных земель, предназначавшихся на содержание церквей; амнистия эмигрантам, объявленная 6 флореаля X года, обещает вернуть им их земли (за исключением лесов, объявленных государственной собственностью), поскольку, разумеется, эти земли не перешли в другие руки.
В связи с этими попытками примирить с новой властью верхние слои старого общества, необходимо упомянуть еще об одном акте империи — о создании нового дворянства. Ряды старых дворянских родов за время революции очень поредели. Да и из оставшихся далеко не все, и не самые видные дворяне, вняли призыву Наполеона, Чтобы, с одной стороны, пополнить кадры дворянской знати, с другой — тесно связать с собой, со своими личными интересами тщеславие и корыстолюбие новых людей, выдвинутых революцией и войнами, Наполеону пришлось вернуться к принципам старого порядка, казалось, всецело отвергнутым Францией в эпоху революции. Мы не можем входить в детали этого вопроса. Для нашей задачи важно отметить лишь одну его сторону — социально-экономическую.
Все дворянские привилегии, титулы и т. п. имеют реальное значение лишь тогда, когда они опираются на действительную силу. Сила дворянства всегда была связана с его землевладением. Так как Наполеон это прекрасно понимал, то он мог действовать двояко: или давать дворянство людям, уже обладавшим крупными земельными владениями, т. е. представителям буржуазного землевладения, или дарить своим приближенным, возводимым в дворянское достоинство, земли, составлявшие национальную собственность.
Но своему происхождению эти земли составляли часть еще не распроданных национальных имуществ. Таким образом, земли, отобранные революцией у старой аристократии, начали служить при Наполеоне фондом для образования аристократии новой. Понятно, что при аристократической тенденции правительства дальнейшее дробление земель были ему совершенно нежелательно. Поэтому почти все постановления, облегчавшие мелкому люду покупку земли, были при Наполеоне отменены, а оставшиеся в силе не применялись; поэтому же было объявлено, что все, не уплатившие в срок следуемой доли покупной суммы (т. е. бедные покупатели), лишаются навсегда прав на уже приобретенную ими землю. В крестьянском вопросе Наполеон всецело отказывается от традиций Национального собрания, как ни были они сами по себе умеренны. «Крестьянофильство» для него лишь революционная «идеология», заслуживающая такого же презрения, как и все прочие «идеологии».
Патриотический пресс (совр. карик.)
Несмотря на многочисленные препятствия, стоявшие на пути промышленного прогресса, дореволюционная Франция была уже в значительной степени страной капиталистической. Очевидно, ни цеховая регламентация, ни многочисленные разделявшие страну таможенные перегородки, ни общие политические условия старого порядка не могли задержать естественного хода вещей. Не только отдельные предприниматели находили возможность обходить суровые средневековые регламенты, их вынуждено было во многих случаях нарушать и само правительство. Первые при этом могли широко пользоваться тем обстоятельством, что сеть цеховой организации не распространялась на всю Францию (некоторые провинции были совсем свободны от цехов); второе действовало двояко: или выдавало особые привилегии, разрешающие основание мануфактур и освобождающие их от корпоративной опеки, или просто
