игнорировало возникновение новых отраслей индустрии, не торопилось подчинить их не удобной для них регламентации. Так или иначе, но накануне революции существовали уже крупные капиталистические мануфактуры. В Лангедоке, в Севеннах были суконные мануфактуры, в Нормандии — фабрики шерстяных и хлопчатобумажных материй, в долине Луары, в Type, Руане, Лионе — фабрики шелковых изделий, в Арденнах — металлургические заводы, в Артуа — каменноугольные копи, в Бордо — сахарные заводы и кораблестроительные верфи и т. д. и т. д.
Разумеется, крупное предприятие не было еще господствующим типом. На ряду с ним и часто в зависимости от него существовала масса цеховых и нецеховых мелких производителей, работавших у себя на дому. Но они в большинстве случаев уже потеряли свою самостоятельность и были всецело в руках скупщика-торговца или владельца соседней мануфактуры. От него они получали сырой материал и ему же сбывали продукты своего труда, получая за него довольно скудную заработную плату.
Параллельно с развитием индустрии шло и развитие торговли. По расчетам конца XVIII века за период 1715–1792 гг. внешняя торговля Франции увеличилась в четыре раза. Франция поддерживала правильные торговые сношения со всеми странами Европы. В один Гамбург, напр., она отпускала ежегодно на 40 миллионов сахарного песку. Сырые материалы для французской промышленности — сырой сахар, хлопчатая бумага, кожи и т. п. — ввозились из колоний. При этом большая часть ввезенного после, переработки снова уходила из страны. Так, в 1789 г. из колоний было ввезено товаров на 218 миллионов, причем во Франции было потреблено лишь на 71 миллион.
Центром колониальной торговли был Бордо. Центром восточного вывоза, т. е. средиземноморской торговли, после Утрехтского мира становится Марсель. Крупную торговлю вел также Лион: он ввозил из Леванта, Италии и Дальнего Востока 8–9.000 тюков шелка-сырца и не менее четверти своего продукта сбывал на иностранные рынки.
Il faut avoir le coeur a l'ouvrage (соврем. гравюра)
Так обстояло дело перед революцией, так преуспевал капитализм при неблагоприятных для него условиях старого порядка. Естественно, что деятели Учредительного собрания, представители поднявшейся к власти буржуазии, отнюдь не склонны были сохранять в неприкосновенности эти условия. Уничтожив сословие цеховых присяжных и звание мастера, они провозгласили абсолютную свободу труда, т. е., говоря точнее, абсолютную свободу капиталистического предприятия. После всего сказанного выше, мы, конечно, не можем придавать этому акту всеобщего значения. Это была мера исторически-неизбежная и для промышленного развития страны очень важная, особенно, если ее рассматривать в связи с общей ликвидацией остатков средневекового строя, но все же она для многих, и притом наиболее прогрессивных, отраслей промышленности лишь санкционировала уже совершившийся факт.
Как бы то ни было, до сих пор промышленная свобода была исключением, теперь она стала законом. Само собой разумеется, этот закон должен был отразиться губительно на благосостоянии старой привилегированной цеховой аристократии. Зато его горячо приветствовали все живые и жизнеспособные элементы французской буржуазии.
Период демократической диктатуры якобинцев, при всей их враждебности к богатым, не внес существенных перемен в судьбы французской буржуазии. Правда, многие ее представители серьезно пострадали от отдельных актов нарушения собственности, от принудительных займов, реквизиций и т. п. Правда, военное положение, застой в делах, закон о maximum'e вызвали массу банкротств. Но зато в тот же период многим удалось составить себе целые состояния, путем покупки и перепродажи национальных имуществ, путем всевозможных темных финансовых операций, поставок на армию и т. п. На ряду со старыми капиталистами появились новые, так называемые nouveaux riches, по размерам капиталов часто далеко оставлявшие за собой старых.
Если, таким образом, накопление капиталов продолжалось, и притом усиленно, даже в эпоху Конвента, то тем более должно это сказать про период реакции. Существенное различие лишь в том, что капиталисты, при Робеспьере всячески скрывавшие свои деньги от зоркого правительственного ока, при Директории смело выступили на авансцену, как настоящие хозяева Франции.
Ко времени вступления во власть Наполеона буржуазия, освобожденная Учредительным собранием, оттеснившая на задний план старое дворянство, пережившая более или менее благополучно страшное для нее время Конвента, щедро вознаградившая себя за пережитое унижение материальными благами, представляла собою господствующий класс в полном смысле этого слова. Как же отразилась эта перемена в ее положении на ее экономической деятельности? Как воспользовалась она своими новыми капиталами при новых условиях промышленной свободы?
Три сословия: Cette fois je crois, que nous sommes d'accord (соврем. гравюра)
Официальные данные эпохи консульства и империи свидетельствуют о непрерывном прогрессе индустрии. В этих данных есть некоторые преувеличения: в действительности «непрерывный прогресс» довольно часто, напр., в 1806 и 1811 гг., прерывался серьезными кризисами; в очень многочисленных отраслях индустрии вообще прогресс мало заметен. Но в общем за время правления Наполеона, главным образом, за его первые годы, французская промышленность, несомненно, сделала крупный шаг вперед. Период 1800–1806 гг. представляет одну из ярких страниц ее истории.
Особенно преуспевало хлопчатобумажное производство. В начале столетия во Франции совсем не существовало производство муслина, в 1806 г. в одном округе С.-Кентэна было уже 8.000 станков, изготовлявших канифас, муслин, перкаль и коленкор; этот округ производил 300.000 кусков в год. Французский коленкор шел уже наравне с английским. Быстро развивалось ситценабивное дело: один из ситцевых королей эпохи консульства Оберкампф, основавший свою мастерскую с 600 франков в кармане, в короткий промежуток времени завоевал рынок для своих indiennes и довел производство ситца до громадных размеров. Наконец повсюду возникали фабрики нанки и бумажного бархата.
Тот же Оберкампф основал первую бумагопрядильню. До 1789 г. механическое бумагопрядение было вовсе неизвестно во Франции. Теперь же самопрялка исчезает, заменяясь новейшими машинами английского образца, и уже через несколько лет прекращается совершенно спрос на английскую бумажную пряжу, за исключением самых тонких сортов.
Эта победа французского бумагопрядения свидетельствует о большой энергии капиталистов.
Наиболее трудно было бороться с английской конкуренцией в области шерстяного и суконного производства. Главное преимущество Англии состояло в высшем типе употребляемых в деле машин. Чтобы поддержать французских промышленников, из Англии был выписан известный машиностроитель Дуглас, снабдивший французские мануфактуры большим числом новых машин. На выставке 1806 г. были уже выставлены девять новых типов машин, а общее их число достигло 340.
Металлургия была еще в зачаточном состоянии. Правда, во Франции было до 150 железоделательных заводов, рассеянных по всей территории, и число сталелитейных все возрастало. Но лишь на одном заводе в Крёзо пользовались каменным углем.
Зато стеклянные заводы, гончарное дело, производство фарфора непрерывно развивались. В этом отношении Франция не имела конкурентов.
Паровых машин еще почти не было. В 1810 г. существовала лишь одна машина высокого давления и одна — низкого, употреблявшиеся в водокачках. В бумагопрядении паровой мотор был применен впервые в 1812 г. Тем не менее, французская промышленность вступила уже вполне определенно в стадию машинного производства. И мы можем даже констатировать в изучаемый период социальные последствия этого факта: замену мастерской — фабрикой, соединение некогда изолированных работников в казармах крупного капиталиста, образование резервной рабочей армии. Министр империи Шапталь со скорбью отмечает, что вследствие применения машин заработная плата понижается, масса рабочих лишается труда, все большая часть населения группируется вокруг фабричных зданий. Его скорбь объясняется, впрочем, не сочувствием к рабочим, но боязнью беспорядков с их стороны.
Вместе с машинным производством Франция узнала и промышленные кризисы. Впрочем, при объяснении кризисов наполеоновской эпохи, помимо обычных факторов, следует принимать во внимание еще и специфические условия, о которых будет сказано ниже. Как бы то ни было, вторая половина правления Наполеона в экономическом отношении далеко не так благополучна, как первая. Начиная с 1806 г., мы уже слышим жалобы промышленников то в той, то в другой отрасли индустрии, а к 1811 г.
