времени.
Таков, казалось, должен был быть план наших действий вообще и, в частности, такова должна была быть подготовка с нашей стороны этого общего и решительного сражения и естественно, что чем позже бы оно состоялось, тем оно было бы для нас выгоднее во всех отношениях и особенно — в условиях силы, так как мы постепенно сравнивались численно и даже могли со временем и превзойти противника в этом.
В какой мере и в каких условиях была нами выполнена общая задача, видно из представленного очерка хода войны с 8 по 17 августа, когда к армиям прибыл новый главнокомандующий — Кутузов.
В подкрепление и под общее же начальство Платову оставлен на левом берегу Днепра пехотный отряд г.-м. барона Розена в составе 34, 1, 19 и 40 Егерских полков (всего 7 батальонов), полуроты батарейной артиллерии и конной роты Захаржевского. «Платову указано оставаться у самой переправы долее, — свидетельствует Ермолов, — дабы собрались все остальные». Сильные партии должны были отправиться вверх по Днепру, наблюдая, чтобы не беспокоил неприятель отправленные из Смоленска обозы и транспорты через Духовщину на Дорогобуж. Все прочие тяжести и раненые отправлены из Духовщины в Вязьму и были вне опасности.
Сражение под Смоленском 5 августа (Лонглуа)
Князь Багратион, уже достаточно раздраженный бесцельностью операции по соединении армии у Смоленска, форсированием войск при движении на выручку Смоленска, теперь, при дальнейшем спешном движении, в своей пассивной роли, находясь в заднем эшелоне, получая лишь частные слухи о переживаемых отходившей от Смоленска I армии кризисах и об оставлении Смоленска, не имея в добавление никаких известий из главной квартиры I армии в течение целых двух суток, приходит в сильное раздражение и негодование, вылившееся в характерном письме его к Ермолову с марша к Дорогобужу.
II армия перешла в Дорогобуж, I армия оставалась у д. Умолье до вечера и, выступив в 9 часов вечера, перешла на р. Ужу, к дер. Усвятье. Вся кавалерия арьергарда переправилась к вечеру в брод на левый берег Днепра. Неприятель было пытался перейти вслед за кавалерией, но был отражен огнем стрелков и артиллерии (бар. Розена), оставленными на правом берегу[56] . Отряд ген.-ад. Винцингероде оставался у Белой.
Успокоившись от тяжелых впечатлений и забот оставления Смоленска и боев 6 и 7 августа и вынужденный теперь силой обстоятельств на совместные действия со II армией на Московской дороге, Барклай, не испытывая близости противника, начинает проникаться убеждением в возможности дать Наполеону теперь решительное сражение.
Признавая достаточно выгодными местные условия и, конечно, в известной степени под давлением общего желания в армии боя, Барклай принимает решение дать здесь, на р. Уже, генеральное сражение всеми своими силами и отдает ряд соответствующих распоряжений, послав Милорадовичу приказание спешить всеми своими формированиями в Вязьму. «Позиция сия показалась мне выгодной, — свидетельствует сам Барклай, — я решился дождаться на ней неприятельского нападения и предложил князю Багратиону присоединить свою армию к левому флангу первой».
9 августа князь Багратион, находясь уже в Дорогобуже, все еще не получая сведений о намерениях Барклая и не получая ответа на два своих письма Ермолову, продолжает негодовать и на отступление или, вернее, на спешность его, без упорного арьергардного боя, на лишение его известий о дальнейших намерениях, на утомление людей, на казавшееся ему отсутствие распоряжений, и высказывает переживаемые чувства и впечатления в письме Ермолову и в нем же ставит ряд вопросов: «Зачем вы бежите и куда? За что вы мной пренебрегаете, право, не до шуток!» Очутившись теперь в тылу отступающей I армии, на единственной нашей коммуникационной дороге, в струе отступавших обозов, тыловых учреждений и всякого рода транспортов, всякого рода нестроевого люда и перепуганных и спасающихся жителей, князь Багратион негодует еще более. «Здесь навалена бездна обозов и всякой сволочи, равно милиция». Не понимая причин непорядка, сумятицы и переполоха в Дорогобуже и на дороге, враг всякого рода уныния, беспорядка и суеты, князь Багратион пишет: «Тут места открытые, все видно, и у меня казаки в Ельне и на дороге в Рославль».
«Воля ваша, отсюда ни шагу, — заканчивает он, — если вы прочь, то я вам оставлю армию и поеду к государю».
Кутузов, накануне отъезда в армию, сдает дела по начальствованию петербургским ополчением, заканчивает последние сборы и одновременно уже распоряжается, по должности главнокомандующего, рапортует государю, сносится с графом Ростопчиным, управляющим Военным Министерством кн. Горчаковым, ген. Эртелем, графом Орловым и другими должностными лицами, а губернаторов Кологривова, барона Аша и Сумарокова просит заготовить ему на пути лошадей; из сношений Кутузова видно, что он берет с собой чиновников ополчения, Казначеева, Хвостова, Сомова и Даниловского.
Утром Барклай полон решимости дать здесь генеральное сражение. «После отступления армии от Смоленска, нынешнее положение дел таково, — пишет Барклай графу Ростопчину, — чтобы судьба наша была решена генеральным сражением. Мы в необходимости возлагать надежду на генеральное сражение. Все причины, воспретившие давать оное, ныне уничтожаются. Мы принуждены взять сию решительную меру. Отечество может избавиться от опасности общим сражением, к которому мы с князем Багратионом избрали позицию у д. Усвятья».
Далее Барклай просит спешить приготовлением «Московской силы» и сообщает, что указал гр. Милорадовичу сосредоточить свои формирования у Вязьмы.
Однако к полудню эта решимость как бы несколько оставляет Барклая и, вероятно уже позже (но в тот же день), он доносит государю: «чтобы предупредить случайности какого-либо слишком поспешного предприятия, я буду вместе с кн. Багратионом стараться избегать генерального сражения. Однако же мы в таком положении, что сомневаюсь в этом успехе». Следовательно, уже большим успехом считает Барклай достижение возможности избежать боя.
После оставления Смоленска идея прекратить отступление и заградить дальнейшее движение Наполеона стала общей во всей армии и, естественно, тому должна была послужить первая встретившаяся позиция, каковой и была таковая на р. Уже. Но дело было не в позиции, а в сомнении своевременности дать бой, в отсутствии единства командования, в постоянных разногласиях между главнокомандующими армиями, а, быть может, и в известной нерешительности Барклая, если только не объяснить это тем, что в
