взгляды великого писателя, его объяснения различных моментов войны, действий военачальников, влияния личностей и масс не раз оспаривались и подвергались критике. Но, каковы бы ни были эти взгляды, картина общественной жизни, эволюции отношений в том слое общества, который интересует Толстого, — картина яркая и цельная поражает своей жизненностью и близостью к действительности.
Торжественное возвращение с.-петербургского ополчения на Исакиевскую площадь, где было воздано Богу благодарственное моление. Июня 12 дня 1814 г. (И. Иванов).
III. Ополчения 1812 года[2]
дея ополчения или милиции не была новостью для эпохи Отечественной войны. Еще раньше, в 1806–1807 гг., правительство нашло нужным встать на путь усиленного вооружения. Манифестом 30 ноября 1806 г. объявлено было составление милиции — всего предполагалось собрать 612 тысяч.
Вопрос о милиции вызвал к жизни ряд письменных суждений — мы видим в них доводы и pro и contra. Естественным, так сказать, насущным мотивом при составлении милиции являлась опасность от возраставшего могущества Наполеона; этот мотив, конечно, прежде всего выдвигался сторонниками милиции; но был и другой мотив, если не столь бьющий в глаза своей безусловностью, но все-таки очень солидный в глазах авторов проектов. Один из них сенатор Тутолмин, охарактеризовав «время рекрутских наборов, как периодический кризис народной скорби», видит выход из этого положения в милиции, которая «споспешествует в войне успехам оружия, а в мирное время порядку и тишине, не обременяя народа». Одним словом, этот проект в мотивах своих напоминает аракчеевские начинания по насаждению военных поселений — и там и здесь авторы задаются трудно исполнимой целью, создав солдата, сохранить земледельца.
Милиция 1806 г. покончила свое существование с большой выгодой для дворян — эти менее годные в военном отношении элементы, чем рекруты, по разрешению правительства «без разбору» переводились в состав рекрутов, так что в 1807 г. не пришлось прибегать к набору последних. Но это распоряжение резко противоречило словам манифеста, призывавшего милиционеров на временное служение. «Когда благословением Всевышнего усилия Наши и верноподданных Наших, на защищение отечества… увенчаны будут вожделенными успехами… тогда… сии ополчения Наши положат оружие, возвратятся в свои домы и семейства, собственным их мужеством защищенные, где вкусят плоды мира, столь славно приобретенного». Крепостная масса, откуда, главным образом, и составлялась милиция, была обманута; по данным официального историка, из 200 с небольшим тысяч милиции 177 тысяч остались служить в сухопутном войске и во флоте.
Подобный факт не мог, конечно, пройти бесследно в памяти народной — тяжелый осадок недоверия остался у народа, и правительство, через 6 лет, в памятный 1812 год, вызванное к формированию новых чрезвычайных сил, не могло не считаться с этим настроением. В своих разъяснениях оно подходит к этому вопросу, но весьма поверхностно, как бы внешне, играя словами. «Вся составляемая ныне внутренняя сила не есть милиция или рекрутский набор, но временное верных сынов России ополчение, устрояемое из предосторожности в подкрепление войска и для надлежащего охранения отечества». Противореча себе, правительство заявляло, что ополчение не есть милиция, и сравнивало теперь последнюю с рекрутским набором, но не так говорило оно в манифесте 1806 г.
6 июля 1812 г. издан был манифест о сборе ополчения; манифест очень общий, почти не дающий указаний о способах сбора: «полагаем мы за необходимо нужное, — говорилось там, — собрать внутри государства новые силы, которые нанося новый ужас врагу, составляли бы вторую ограду в подкрепление первой и в защиту домов, жен и детей каждого и всех». Далее указывалось, что ополчения должны собираться по всем губерниям, что дворянство само выбирает начальника ополчения и о количестве собранной силы дает знать в Москву. Подобная общность манифеста, конечно, нуждалась в толковании, и правительство 18 июля выпускает новый манифест, которым ограничивает сбор ратников 16 губерниями.
Ополчения этих губерний были разбиты на три округа; первые два для защиты столиц, третий — как бы резервный по отношению к первым двум[3].
Правительство сознавало всю громоздкость подобного ополчения, если его провести во всех губерниях, сознавало и те неудобства, которые повлечет оно за собой; еще в 1806 г. указывалось, что эта масса вооруженного люда опасна «в отношении политическом». «Если прежде, — рассуждал автор, одного из проектов о милиции, — безграмотный донской казак… возмутил народ и потрясал основание государства», то «ныне мятежный, предприимчивый, а может быть, и более просвещенный ум не встречает ли 600 тысяч человек для себя уже готовых». Далее, рассуждает тот же автор — эта мера подействует на государственное хозяйство, она «потрясает земледелие и промышленность; следовательно, истощает силы государства». Известный генерал Федор Уваров поддерживает это мнение: «всякого рода ремесло, торговля, фабрики и прочие заведения должны непременно приостановиться».
Нельзя сомневаться в том, что эти соображения были налицо и в начинаниях правительства 1812 г., они заставляли его отказаться от громоздкого, может быть, миллионного ополчения, которое собралось бы у него при безусловном проведении в жизнь начал манифеста 6 июля.
Ополченцы 1812 г. Калужской губ. (Из колл. Булычева).
Ограничивая сбор ополчения определенными губерниями, правительство руководствовалось, конечно, прежде всего целями стратегическими — оградить обе столицы и держать наготове солидный резерв. У нас есть указания, что правительство пыталось сорганизовать такие же ополчения на обоих флангах нашей армии — на севере таким флангом являлась армия Витгенштейна, к ней были присоединены большая часть ополчений второго округа (меньшая часть тех же ополчений вместе с ополчениями тверским и ярославским усиливала собою отряд генерала Винцингероде, охранявший дорогу из Москвы в Петербург). Но кроме этого были попытки сорганизовать ополчение в Псковской губернии из белорусских беглецов; дворянству Лифляндской губернии предложено было: или устроить ополчение с 10 душ по одному воину (норма, принятая московским дворянством), или же подчиниться рекрутскому набору с 50 душ одного. Ополчение лифляндское создавалось и раньше, но очень неудачно — дворянство не показало никакого рвения, да и при этом запросе оно остановилось на рекрутском наборе. На юге ополчение сорганизовалось в Черниговской и Полтавской губерниях в количестве очень солидном (до 50 т.); оно действовало с успехом против неприятеля во время его отступления. На крайнем юго-западе ополчения организовать не удалось; дворянство не только не сочувствовало ему, но, по сообщению волынского губернатора, «готово было на большие пособия противной стороне». К югу же позднее были двинуты силы 3 округа.
Из дальнейшего изложения будет ясно, что правительство, принимая эту благоразумную меру, учитывало целый ряд других условий, неблагоприятствующих организации ополчения.
«Отрадно приступить к изображению, как восстала Россия при обнародовании манифеста 6 июля», говорит один из наших историков войны 12 года. Да, это была сильная эпоха, пожалуй, эпоха кризиса, когда ярче проявились настроения масс, отдельные характеры, но, именно, эта особенность эпохи не дает права освещать ее черезчур однотонно; нужно в том патриотическом подъеме, который проявился в то время, показать своего рода градацию. Были люди, которые жертвовали всем, были, наоборот, такие, которые пользовались моментом для удовлетворения своих личных выгод.
Известный богач граф Дмитриев-Мамонов всецело отдался делу ополчения; молодой, неуравновешенный, он не знал вначале, на чем остановиться — то хочет сделать миллионное
