Любовь.
Мысль ограничивает ум, но без мысли ум — лишь бесконечное пространство.
Вот почему в осознанности, лишенной мыслей, человек перестает быть каплей и становится подобным океану.
И тогда появляется великая энергия.
Эта энергия смывает все, что мертво.
Она смывает все кармическое прошлое — и безо всяких усилий.
Большее поглощает меньшее, оставаясь неизменным.
190.
Любовь.
Воля к целостности присуща всему, но только в человеке она стала сознательной.
Поэтому человек живет в напряжении, и, лишь когда это стремление удовлетворено, стирается его негативное состояние напряжения.
Напряжение символизирует бесконечный потенциал и безграничные возможности.
Человек — не такой, каким он может быть, и, пока он не станет тем, чем может быть, он не успокоится.
Этот не-покой[2] есть человек, а здоровье — в целостности.
Тот факт, что в языке один корень для слов «целое», «святое» и «исцелять»[3], таит глубокую истину: Тот, кто целостен, тот и исцелен, и быть исцеленным значит быть целостным.
Эта целостность может быть достигнута только путем полного осознания себя: Нужно проникнуть в тьму бессознательного и трансформировать ее в свет.
И медитация — это способ достичь этого.
191.
Любовь.
Новый мир, открывающийся в медитации, это не что-то, привнесенное извне.
Он всегда был там — внутри, он есть в самом
Он
Можно его знать или не знать, но он
Нужно воплотить его, вот и все.
Вот почему, когда он раскрывается, когда он расцветает, ты смеешься во весь голос, ведь он всегда был там, а ты о нем не знал.
Продвигаться к медитации — это как создание скульптуры, ведь точно как скульптор высекает фигуру, глубоко погребенную в массе инертной материи, так и медитирующий трансформирует свои инертные возможности в живые, динамичные и сознательные творения.
Конечно, в этом случае творец, творение и средства создания неотличимы друг от друга, потому что сам медитирующий является всем.
И вот почему я называю медитацию величайшим из искусств.
192.
Любовь.
Не теряй времени, думая о других; на самом деле, это — ловкий и хитрый способ ума убегать от себя.
Однажды монах спросил Уммона:
«Господин, ты всегда говоришь, что буддизм помогает нам всеми возможными способами, но как он может помочь слепому, глухому или немому?
Слепые не видят посоха учителя, поднятого перед ними, глухие не слышат слова учителя, сколь бы мудры они ни были, немые не могут задать свои вопросы или высказать свое понимание: раз мы не можем помочь этим людям, как можем мы говорить, что буддизм помогает всеми возможными способами?
Какой в нем толк?»
Уммон некоторое время молчал, а потом вдруг замахнулся на монаха своим посохом.
Монах, конечно же, отпрыгнул.
«А! — сказал Уммон. — Я вижу, ты не слепой!»
Затем он попросил монаха пройти немного вперед, что тот и сделал.
«Ага! — сказал Уммон. — Я вижу, ты не глухой!»
Потом он спросил монаха, понял ли тот, что все это значило.
Монах сказал, что не понял.
«Ага! — сказал Уммон. — Я вижу, ты не немой!»
193.
Любовь.
Медитация не требует никакого использования ума или усилий.
Она нисходит на тебя так же легко, как сон.
Ты не можешь
Напротив, каждое усилие препятствует ее плавному и мягкому приходу.
Здесь нет места действию или агрессии — а действие всегда агрессивно.
Медитация — это пассивная восприимчивость.
Ум агрессивен, медитация пассивна.
Будь пассивен, и восприимчив, и открыт, и уязвим, и
Настоящее чудо случается через ожидание.
В момент, когда ожидание тотально, это
194.
Любовь.
Проблема жизни — не философская, но экзистенциальная.
Ты не можешь решить ее снаружи; ты не можешь смотреть на нее со стороны — ты в ней, ты
Более того, что такое философия?
В худшем случае, лингвистическое недопонимание, в лучшем — лингвистический анализ.
И даже в самом лучшем воплощении она никуда не ведет, потому что проблема экзистенциальна и не может быть решена путем языкового анализа и грамматики.
Однажды темной ночью дервиш, проходя мимо пересохшего колодца, услышал снизу крик о помощи.
«Что случилось?» — прокричал он вниз.
«Я филолог и, к несчастью, упал, ввиду своего незнания пути, в этот глубокий колодец, где я теперь лишен возможности двигаться», — ответили снизу.
«Держись, дружище, я схожу за лестницей и веревкой», — сказал дервиш.
«Минуточку, уважаемый! — сказал филолог. — Твоя грамматика и дикция полны ошибок.
Будь добр, исправь их». — «Если это настолько важно, — крикнул дервиш, — то лучше оставайся там, пока я не научусь говорить как надо!»
И он пошел своей дорогой.
195.
Любовь.
