Бхагаван объясняет, что медитация — это бесчисленные пути в великую глубину. Он называет медитацию особенным «состоянием не-ума», то есть состоянием остановки мысли, состоянием молчания:
«Ум — это постоянное движение: мысли движутся, желания движутся, воспоминания движутся, амбиции движутся… когда нет движения и мышление прекращается, мысли не движутся, желания не шевелятся, вы в высшей степени молчаливы — такое молчание есть медитация. Именно в таком молчании познается истина. Медитация — это состояние не-ума».
В противоположность популярному мнению, Бхагаван не смотрит на медитацию, как на серьезную активность: медитация, согласно ему, это переживание пассивности, радости, веселья:
«Ум очень серьезен, а медитация абсолютно несерьезна Когда я говорю это, вы можете попасть в тупик, потому что люди продолжают говорить о медитации очень серьезно. Но медитация — это несерьезная вещь. Это подобно игре… искренней, но несерьезной. Совсем не похоже на работу, скорее — на игру. Игра — это не активность. Даже когда она активна, это пассивность. Игра — только удовольствие. Нигде нет активности, она не мотивируется Скорее это только чистая, текучая энергия».
Основав в 1964 году медитационный лагерь, Бхагаван продолжил путешествие дальше; он курировал такие лагери, раскинувшиеся по всей стране. Он обыкновенно выбирал места среди природы, вдали от толп и городского шума. Эти медитационные лагеря и его дискурсы мгновенно стали популярными, и он начал пробуждать всю нацию. Он пробуждал все больше и больше людей из различных слоев общества, и все больше людей начали чувствовать любовь к нему.
Частые путешествия Бхагавана, его стиль и оригинальность, его острый ум и мятежная природа часто досаждали университетской администрации, однако, вследствие его популярности и репутации, они ничего не могли сделать. Его друзья часто настаивали, чтобы он оставил свою работу, чтобы полностью посвятить себя призванию. Бхагаван отвечал, что это случится тогда, когда Бог пожелает это.
В 1966 году он почувствовал, что наступило время освободиться от университетской работы. Его попросили отказаться от обычных дискуссий в августе 1966 года, когда он только что вернулся из поездки. Смолоду Бхагаван имел обыкновение носить ланги (длинный кусок материи, который обертывают ниже талии) и чадар (длинный кусок материи, обернутый вокруг бедер). Несмотря на то, что администрация колледжа и раньше выражала свое неудовольствие этим стилем одежды, принципиальное решение Бхагавана, возвратившегося из поездки, прекратило спор. Так как Бхагаван никогда не возражал по поводу вида одежды, которую носил директор, он почувствовал, что было бы несправедливым со стороны директора возражать против его собственного стиля одежды. Под давлением директора Бхагаван немедленно подал заявление, которое он всегда носил с собой.
Освободившись от своей преподавательский работы, Раджнеш начал развертывание своей раджас- энергии с помощью лекций на такие спорные темы, как Махатма Ганди, секс, ортодоксальный индуизм и социализм. В течение года столетнего юбилея Ганди, 1968—69, он открыто и смело критиковал Ганди, его идеи, его последователей. Критика Ганди Бхагаваном основывается на двух моментах, первое он находит Ганди человеком этики, а не религии. Бхагаван не рассматривает Ганди как религиозного человека, несмотря на то, что именно этим он известен всей Индии, — потому что Ганди не имел никакого опыта медитации. Бхагаван указывает далее, что концепция Ганди, основывающаяся на религиозном синтезе, была не свободна от его склонности к индуизму. Согласно Бхагавану:
«Ганди ничего не знал о медитации, но пытался заложить определенную основу синтеза В основном он был и оставался индуистом всю свою жизнь до самого конца. Он называет Бхагавад-Гиту своей матерью, но никогда не называет Коран своим отцом — даже дядей. Хотя он говорит, что его учение основывается на Гите, путь, которым он руководствуется, является абсолютно политическим — ловким, хитрым, но не подлинным. Все, что он находит в Коране, в Библии, в Дхамападе, все, что согласно с Гитой, он немедленно вытаскивает и говорит: „Посмотрите! Все религии учат одному и тому же!“
Но существуют и такие вещи, которые идут против Гиты и Библии, которые противоречат Гите в Коране, в Дхамападе. Он не замечает их… такой его синтез фиктивен. Фактически он вычитывает Гиту везде, везде, находя отражение Гиты, немедленно говорит: „Посмотрите! Они говорят то же самое!“
Но как же быть с отличиями? Что делать с абсолютно противоположными точками зрения?
Ганди отбирает куски, а затем делает из них смесь, которую он называет синтезом всех религий. Такого никогда не было. Ни мусульмане не согласились с ним, ни индуисты. И он был убит индуистом».
Описывая свое собственное видение религии и в этом контексте объясняя природу своей работы, Бхагаван говорит в марте 1971 года:
«Я не синтезатор, подобный Ганди, я не называю что угодно синтезом религий. Я говорю, что для меня приемлемы все религии с их индивидуальными различиями…
Коран и Гита не едины, но связь их объединит. Моя задача состоит в том, чтобы сплести сеть из саньясинов, которые будут такими, что смогут образовать нужные связи. Эти саньясины будут совершать намаз в мечети, произносить молитвы в церкви и совершать киртан (индуистское культовое пение) в храме. Они будут идти по пути Махавиры, медитировать, как Будда, и даже экспериментировать с традицией сикхов, таковы возникающие связи — живая цепь человеческих связей. Все должны быть охвачены тем единым религиозным чувством, что все религии, несмотря на разделение их — едины: не в том смысле, что все религии неразделимы, но в том, что, несмотря на разделение, они едины в своем внутреннем гармоничном движении к одной цели. Они едины в том смысле, что они ведут вас в направлении к одному сверхсознанию.
В целом перспектива, стоящая передо мною, заключается в том, что я должен помогать каждой личности двигаться согласно ее способностям, ее положению в эволюции, ее культуре — в согласии с тем, что уже имеется в крови каждого человека. Тогда ему должно стать намного легче достичь цели. Поэтому я не считаю ни одну религию моей собственной, а также ни один путь моим собственным, потому что сейчас один единственный путь или одна религия не будут сейчас работать для будущего…»
Бхагаван, кроме этого, считает взгляд Ганди на общество и его решение общественных проблем примитивными и научными. Он находит их регрессивными, потому что они коренятся в традиции. Бхагаван отмечает, что Ганди больше одобрял старые средства, примером чего является пропагандирование им прялки. На взгляд Бхагавана, Ганди не одобрял модернизации Индии, которая абсолютно необходима.
Что касается секса и рождаемости, Ганди твердо отстаивал самоконтроль и безбрачие, что Бхагаван находит неосуществимым. Бхагаван привлекает ваше внимание к вопросу демографического взрыва и, отсюда, поддерживает современные методы контроля над рождаемостью.
Идеи Ганди, связанные с почитанием бедности, тотально неприемлемы для Бхагавана. Ганди игнорировал бедность тем, что называл бедняка дарира нараян (бедный бог). Бхагаван же говорит, что бедность должна быть разрушена, а не увековечена. Для этого, говорит он, Индии надо как можно скорее отказаться от ее вековых предрассудков и суеверий, которым следовал и сам Ганди, и будет лучше, если она, наконец, шагнет в двадцатый век.
«Двадцать лет я критиковал Махатму Ганди и его философию. Но гандийцы не отвечали. Многие гандийцы приходили ко мне и говорили: „Все, что ты говоришь, правильно, но мы не можем сказать этого публично, потому что, если сказать, что все то, что ты говоришь о Махатме Ганди, правильно, мы проиграем. Народ верит в Махатму Ганди“. Так, необходимо поддерживать крайнюю чушь только потому, что Ганди был сторонником антитехнологизма. Эта страна будет продолжать оставаться бедной, если останется антитехнологичной: эта страна никогда не придет к состоянию благополучия. И совсем не обязательно, что технология всегда будет антиэкологией. Можно развить такую технологию, что будет в согласии с экологией. Можно развить такие технологии, что будут помогать людям и при этом не разрушать
