тональности, то со всплесками высоких и резких звучаний.
Затем на изумительно ярко — пестрый ковер больших размеров выбежал гибкий стройный персианин и принялся выделывать такие акробатические номера, каких гости никогда не видели в своей жизни. Он танцевал на голове, удерживая руками два кинжала на уровне глаз, перекидывал свое тело в каскадах поворотов вправо, влево, назад, вперед, на лету подхватывая свою папаху.
Во время обеда в честь гостей была устроена пушечная пальба. Когда он закончился — тут уж и казакам пред
ставилась возможность показать свое искусство. На одной из двух скрипок играл Федор Дикун, партии баса и цимбал вели его сотоварищи. Сангул — хан с удовольствием внимал малороссийской музыке.
Дабы не затягивать дальше пребывание у хана, контр- адмирал Федоров напомнил Головатому:
— Вам надо сегодня завершить разгрузку судов. Поспешайте.
Бригадир хитровато прищурился и сказал:
— От хана многое зависит. Попросите его, чтобы кое- какие помещения нам выделил.
Это потом было сделано. Дел у десантников прибывало с каждым днем. Вновь надо было создавать запасы огнеприпасов, снаряжения, продовольствия. За этими заботами упускались многие важные моменты. Контр — адмирал Федоров никак не мог наладить четкую разведку, оттого и не ведал что делается южнее и западнее Баку, где лучше всего можно развернуть операции на суше и на море.
Офицеры и рядовые дивились бедности жителей города, почти не имевшего зелени. Всюду — камень, узкие улочки, по которым едва проезжал ослик с громыхающей арбой. Топлива во дворах — кот наплакал, лишь кизяк из навоза, собираемого из?под армейских лошадей и верблюдов, дымился в очагах, да и тот продавался с веса. В пересчете на русские деньги одно яйцо стоило двадцать копеек, что большинству жителей было не по карману.
Выйдя с приема у хана, Федор и его спугники разговорились о первых трех днях пребывания в Баку. На высказывание одного из товарищей о забитости и черной доле местных женщин Дикун с присущей ему мягкостью и рассудительностью заметил:
— В чадру закована женская красота. Так велит Коран. Наши казачки не знают этого горя и несчастья.
Из Астрахани Головатый вывез в Баку более шестисот черноморцев. Остальные, свыше трехсот, оставались на Житном бугре под попечением полковника Чернышева. Последний 1 июля к персидским берегам в подкрепление Головатому и полковнику Великому на пяти судах отправил еще 95 человек.
А 7 июля черноморцы встречали главнокомандующего экспедиционными войсками графа Валериана Зубова, прибывшего в Баку из своей ставки в Парсагате. В отличие от своего старшего брата Платона, сердечного друга импе
ратрицы, Валериан завоевал уважение у десантников своим боевым прошлым, неунывающей молодой энергией, несмотря на тяжкое увечье. Не всем удавалось разглядеть еще далеко не зрелый кругозор командующего, нередкий поверхностный подход к решению сложных проблем армейского бытия. Встреча обставлялась со всей торжественностью.
— Выдать черноморцам по три порции вина.
Это распоряжение Зубова сразу облетело все подразделения и вызвало приподнятый настрой у людей. В третьей сотне при парадном построении один чудаковатый малый с деланым испугом застонал:
— Ой, братцы, поскорее бы опорциониться, а не то помру.
— Успеешь приложиться к чарке, — охладил его пыл Федор Дикун. — По мне так лучше бы вино заменили хорошей порцией спелой вишни.
— Это слабовато для казака, — наставительно отпарировал страждущий черноморец.
Полки выстроились в линию выше караван — сарая, у самого берега моря, вблизи «Девичьей башни» — той, что своим высоким круглым цилиндром уперлась в ультрамариновую дымку бакинского неба.
В голове колонн от полного безветрия полковые знамена и сотенные флажки припали к древкам, с лиц старшин и казаков солнцепек вышибал капельки пота. Вскоре на правом фланге в сопровождении бригадира и кавалера Антона Головатого и свиты штабных офицеров на гнедом поджаром иноходце к казакам приблизился генерал Валериан Зубов. Двадцатишестилетний красавец с вьющимися русыми кудрями, одетый с иголочки, по своему виду абсолютно не напоминал бедного калеку, держался в седле весело и уверенно. Под ним был тот самый горячий конь, что прислал бжедугский князь Батыр — Гирей, личный друг Антона Головатого, при его самом деятельном содействии.
— Здравствуйте, черноморцы! — звонко, по — юношес- ки поприветствовал Зубов посланцев Кубани и Тамани, приблизившись к центру построения первого полка Ивана Великого.
— Здравия желаем, ваше высокопревосходительство! — дружно гаркнули хлопцы, наскоро затвердившие самый короткий вариант приветствия генерала без перечисления всех его других многочисленных титулов. Трижды раздались ружейные салюты, далеко прокатываясь в просторах моря. Зубов остался весьма доволен своими бравыми казаками, пожелал сам вступить в их товарищество, а своего малолетнего сына определить к черноморцам в должности полкового есаула.
— Наша берет, ребята! — восклицал молодой генерал, находясь под гипнозом начальных побед экспедиционного корпуса. — Мы уже вышли в Муганскую степь, теперь ваше участие поможет закрепить берег Каспия в устье Куры и в Гиляни, а там пойдем дальше, вплоть до Тегерана, пока не уничтожим банды Ага — Мохаммед — хана.
Как и все черноморские воины, рядовой казак Федор Дикун воспринимал цели похода с чувством высокого долга, не жалел сил для вызволения христианских народов Грузии и Армении, жителей прикаспийских ханств из?под власти кровавой деспотии Каджара. Стоя сейчас в строю, молодой казак мысленно желал скорейшего завершения кампании, благополучного возвращения в Черноморию. «Семью надо создавать, а не воевать, — не покидала его думка. — Иначе ведь и Надию Кодаш я провороню».
Он так углубился в свои мрии (мечты), что не сразу заметил, как церемония встречи с В. Зубовым закончилась и старшины уже стали подавать команды на роспуск строя. И лишь то, что его новый есаул Авксентьев обладал не голосом, а иерихонской трубой, зычный бас командира быстро возвратил Федора к действительности. Он плотнее сжал пальцами рушницу, вскинул ее на плечо и вместе со всеми зашагал к каменным строениям старого города, где Сангул — хан выделил черноморцам несколько помещений для временного расквартирования.
Через несколько дней казачья флотилия снялась с бакинского рейда и вышла в открытое море, постоянно прижимаясь к западному побережью.
— Высадиться на острове Сары и превратить его в форпост для дальнейшего продвижения в глубь Талышин- ского и Гилянского ханств, — таков последовал приказ черноморцам.
Когда же они выгрузились на Сары и приступили к укреплению своего лагеря, им тут же последовало уточняющее распоряжение — часть сил направить в Сальяны для устройства полевой батареи и несения гарнизонной службы, основной костяк полков постепенно перебазировать на полуостров Камышеван и там совместно с Влади
мирским и Суздальским пехотными батальонами изготовиться к выступлению на Гилянь. Казаки вошли в непосредственное соприкосновение с противником.
Федора Дикуна «выдернули» из сотни Авксентьева (его и самого вскоре перевели в другое подразделение) и включили в конвой лейтенанта Орловского.
— С лейтенантом отправится двенадцать человек, — г объяснил напоследок Авксентьев задачу васюринскому казаку. — По существу вы будете разведывательной группой. В Сальянах вашему конвою надлежит изучить местность, возможные действия неприятеля, избрать господствующую возвышенность для оборудования батареи, обеспечить охрану будущей огневой позиции до подхода свежих подкреплений черноморцев.
В Сальяны — так в Сальяны. Федор сразу же собрал свой походный сидор, втиснув в него индивидуальную палатку, голову прикрыл солнцезащитной панамой, что досталась ему, как и другим воинам, в качестве презента от бакинского хана. Разумеется, интендантство оплатило его альтруизм. Но и на том спасибо. Ибо палящее солнце пекло нещадно и со многими случались тепловые удары. Палатки да панамы хоть как?то предохраняли от перегрева.
