взглядов. Подошел хозяин, как-то бочком, по-воровски. Не поднимая глаз, молча кивнул в ответ на резкий приказ принести вина усталым путникам.
– Странное место, – вновь подал голос Владий, скользнув задумчивым взглядом по бледным, будто бы припорошенным страхом, лицам. – Пришибленный здесь какой-то народ.
Миробой по привычке нахмурился, поднял ледяные темные глаза на хозяина.
– Эй ты, что у вас тут произошло? Чего у всех вид, как у живых мертвецов?
Тот вздрогнул, едва не выронив из рук тяжелый глиняный кувшин. Быстро оглянувшись, нагнулся пониже:
– От ночи еще не отошли. Думали вообще до утра не дотянуть. Вам повезло, что не прибыли раньше, а то б застали и ливень с вихрем, и белые всполохи на черном небе. Тьма как живая надвигалась одной страшной стеной. К рассвету вроде как успокоилась, но мы люди старые, во временное затишье не верим.
– Ясно, – нехорошо прищурился Владий. – Веселый край, как я погляжу. Даже и не знаю, остаться здесь или дальше поехать. Домишки у вас слабенькие, а уж после такой ночи вообще, неровен час, упадет бревно на голову, пришибет – и не видать нам княжеской дружины во веки веков. А нечисть, случаем, к вам не заглядывает? – неожиданно спросил он и озорно рассмеялся, увидев страдальчески исказившееся лицо хозяина. Вскинул обе руки. – Да я так спросил, на всякий случай. Не пугайся. Нам бы комнаты на две ночи.
– Будут, – кивнул тот. Принял плату, зорко следя за каждой монетой, опускающейся в его широкую ладонь. Взгляд, то ли испуганный, то ли настороженный, прошелся по их нехитрому вооружению, будто оценивая, насколько серьезной защитой оно может послужить его заведению в случае беды. И лишь после этого соизволил отойти.
– Ты чего людей пугаешь? – с укором спросил Миробой. – Они тут и так едва живые ходят, а ты им еще нечисть пророчишь. Все-то тебе надо перевернуть с ног на голову.
– Напугаешь их, как же, – широко зевнул Владий. – И не ворчи. Скучно мне, понимаешь?
– Вчера лишь из драки еле живой выполз, а сегодня, глянь-ка, уже затосковал. Ну иди, свяжись с кем-нибудь. Развейся.
– С кем? – Воин приоткрыл один глаз, осмотрел полупустой зал, ответил сам себе. – Не с кем. Одно мужичье.
– Ничего. – Неодобрительный прищур друга сказал ему все яснее слов. – Насколько я тебя знаю, препятствием это не было никогда. К тому же внешность обманчива, вспомни, как нас однажды отделали в похожем селении. Едва отбились.
– Бешеные люди, – с отвращением пробормотал Владий. – Заезжий колдун тогда неплохо постарался и ведь ускользнул. Ловкий оказался, зараза. Может, и здесь кто обитает, с чего бы еще такой переполох – тьма, молнии. Больно знакомо, тебе не кажется?
– Нет, – отрезал Миробой. – Не лезь в это. Мы едем устраиваться в дружину, тебе ясно? И давай не будет отвлекаться.
– Как хочешь. Не сердись, – недовольно поморщился тот. – В дружину, так в дружину. Просто мне кажется странным, что все так совпало с нашим приездом. Можно и поспрашивать, не объявлялся ли тут наш старый знакомый. То-то будет встреча.
– Без меня, – мрачно отозвался Миробой и поднялся. – Лично я пошел наверх, отосплюсь. Пока есть такая возможность. И ты пожалеешь, если меня разбудят раньше срока по
Посмотрев ему вслед, Владий незаметно состроил гримасу и жестом подозвал хозяина.
Открыв глаза, она обнаружила, что лежит около озера в полумраке робкого рассвета. Четырехцветная радуга все еще мельтешила перед глазами, заслоняя медленно поднимающееся солнце. День начинался светлый, живой, ярким багряным румянцем все смелее озаряя раскинутые деревья, поломанные стволы. В лесу стояла странная пугающая тишина, словно все живое затаилось, и хруст сухого сучка под ногой, шелест листвы казались слишком громкими, оглушающими. Воислава крадучись шла к дому, но выглянув из-за деревьев, недоуменно раскрыла глаза – черная перепаханная земля быстро зарастала диким кустарником, кое-где поднимались молодые окрепшие веточки, тянулись к солнцу. Деревни не было.
Что-то непонятное, чужое скользнуло перед лицом, потянуло ее за собой, прочь из этого места. Воислава вздрогнула и сгорбившись, молча пошла за неясным чувством, выманивающим ее на дорогу.
Семша, соседнее селение, встретило ее после полудня непривычно безлюдными улицами, но раскалывающая голову боль помешала Воиславе отметить эту странность. Она знала только одно – дичь, не раз проданная ею Семину, владельцу единственного здесь постоялого двора, поможет отыскать хотя бы временный приют. Он, конечно, человек прижимистый, но не такой плохой, каким желал подчас казаться, а она сейчас ох, как нуждается в отдыхе. Причем по возможности длинном и спокойном, а еще лучше бесконечном, потому что жить дальше не очень-то и хотелось. Внутри мало-помалу просыпалось другое желание – запрятаться как можно глубже и выть, словно раненый зверь, оплакивая разлетевшуюся вдребезги жизнь. Да только что это меняло, что давало, кроме полного отчаяния, в то время как ей просто непозволительно быть слабой. И она шла вперед, смахивая кончиками пальцев предательские слезы.
В заведении Семина было сравнительно мало народа, но шум стоял как в потревоженном улье. Покачивающийся здоровяк доказывал что-то соседу, при этом звучно бил кулаком по дубовой столешнице с опасностью расколоть ее надвое каждым следующим ударом. Соревнований 'кто кого перепьет' сегодня не было, что явно печалило хозяина. Семин с потемневшим лицом стоял вдали и созерцал невеселую картину, но заметив ее, соизволил выдавить жалкую улыбку.
– Что Рынск? – коротко осведомился он. Сузившиеся глаза прошлись по ее потрепанной одежде и исцарапанному лицу.
– Деревни больше нет, Семин, – отстраненно произнесла Воислава, глядя себе под ноги. – Я заночевала в лесу и лишь потому избежала смерти. Не знаю, что творилось ночью, но от Рынска не осталось ничего и никого. –
– Этой ночью?! – поразился Семин. – А у нас ничего. Зато три дня назад мы с искренним удивлением встретили рассвет. Сильно сомневались, что это вообще возможно после ночного светопреставления.
'Сколько же времени я провалялась в лесу?', – пронеслось в голове у Воиславы. Видимо, она побледнела, потому что Семин смотрел на нее тревожными глазами.
– Помоги мне, – сипло попросила она, – позволь пока остаться у тебя. Я здесь больше никого не знаю. Мой лук при мне, и я буду добывать дичь для твоей таверны, ты же знаешь.
Он задумался, перебирая в голове все возможные варианты ответа, даже открыл было рот для решительного отказа, но в последний момент передумал. Не больно-то хорошо обстояли его дела в последние дни, чтобы вот так запросто выгонять лишнего работника. Да и вообще…
– Хорошо, но недолго, – сделав недовольное лицо, предупредил Семин. – Постояльцев у меня пока мало, так что комнатку подберем, Горена покажет. А там посмотрим. В долгу всяко не останешься, – с неприятным намеком произнес он и осклабился.
Воислава устало кивнула и пошла за девушкой, спотыкаясь о каждую ступеньку. Самую верхнюю задела так, что едва удержала равновесие. Дочь Семина настороженно оглянулась, но она даже не заметила этого, вся во власти туманных картин, оставляющих во рту горьковатый привкус. В каждой из них почему-то было много темного. Воислава попыталась ухватиться за это слово, но оно ушло безвозвратно, совсем как те, кого она любила.
Утро, противореча своей природе, облегчения не принесло, и хотя она рано покинула постоялый двор, стремясь в лес, где всегда чувствовала защиту, ничего не изменилось. Воислава по-прежнему казалась чужой сама себе. Даже здесь. Заемные стрелы быстро находили цель, только радоваться этому не хотелось. Мир умер для Воиславы. Или умерла она сама, та, что была.
Семин без единого слова принял ее нехитрую добычу, уронив на ледяную ладонь несколько увесистых истертых кругляшков. При этом странно посмотрел в ее застывшие черные глаза, словно подозревая что-то, но тут же отвернулся. Этот колючий незнакомый взгляд напугал его, заронив сомнение в том, а осталась ли в нем хоть капля теплоты. И самое страшное – Семин все больше склонялся к мысли, что тьма выжгла
