– Ты спятил, дружище. Чтобы это понять, нужно научиться не только видеть свои промахи и ошибки, но и во всеуслышание их признавать. А они с трудом видят и никогда не признают, в этом их сущность – винить во всем людей, тьму… кого угодно, кроме себя.
– Что же остается делать нам?
– Наблюдать за людьми, ждать… помогать по мере сил, не ставя себя ни на чью сторону.
– Странно. Мне казалось, что я ясно видел поток темной Силы, пробившей выход в преграде. Решил, что он – причина слияния.
– Лишь повод, последняя капля, качнувшая терпение мира. Хотя, признаться, без этого потока мы бы долго могли жить в относительном спокойствии. А теперь как это будет? Слияние двух миров… не представляю. Такие разные, противоречивые, смогут ли они действовать сообща?
– Посмотрим, – неопределенно отозвался хранитель. – Время что-нибудь да покажет.
Чертоги запретной темной комнаты сотрясало, взрывая фонтаном огненно-черных капель, полупрозрачных, быстро рассеивающихся, как дым. Убийца мгновенно ощутила их жгучие прикосновения – капли вгрызались в кожу, расплываясь тонким облаком по телу, словно холодная, леденящая вода скользила по горлу умирающего от жажды. Только у нее была другая жажда – жажда смерти тех, кто удерживал
Пальцы рук сжались и резко распрямились. Стальные обжигающие иглы магии брызнули в стороны и вдруг рассыпались тонким острым инеем. Фонтан иссяк, оставив Убийцу на пороге наслаждения. Во всем ее облике один долгий миг скользило напряженное ожидание, а затем черные глаза полыхнули злостью.
– Только один, – безучастно отозвалась из угла тень, – радуйся и этому. Приток к Силе есть приток, неважно, насколько он велик.
– Мне этого мало, – процедила сквозь стиснутые зубы Воислава. – Я хочу всю Силу, целиком.
– Не жадничай, – колыхнулась тень. – Рискуешь лишиться всего.
– Как?! Я сильна, меня нельзя победить, нельзя ничего отобрать. За мной Тьма.
– Это ты за Тьмой, – поправила Воля, – обычная темная приспешница, просто чуть сильнее, чем остальные.
– Ты заговариваешься, – сузились черные глаза. – Не забывайся, иначе от тебя избавятся.
– Мне запрещено высказывать свои мысли? – спокойно осведомилась та.
– Да, пожалуй это так. – Негромкий смех раздробился на множество осколков, на тонкие длинные острия, прошедшие вспышкой сквозь темные стены, озаряя клубящуюся Тьму.
Зеленые кошачьи глаза Воли застыли, словно покрывшись корочкой льда, в глубине скользнула насмешка, мгновенно подмеченная собеседницей.
– Не поладим, – тихо сказала тень.
– Мне это незачем, – оборвала Убийца. – Убирайся, оставь меня одну!
– Это мой дом, – вновь прозвучал безразличный голос. – Хочешь побыть в одиночестве – уходи сама. – Ответом на ее предложение послужил вихрь белого морозного воздуха и ощущение полоснувшего ее ненавидящего взгляда. Опавшие ледяные брызги открыли зеленым глазам пустую комнату…
Глава двенадцатая
Темная фигура мрачно выделялась на фоне ясного золотисто-лазоревого неба. Человек стоял на берегу беззаботно резвящейся реки, приглушая своим молчанием веселую красоту вечного лета. Он стоял здесь уже давно, не проронив ни единого слова, просто смотрел куда-то в одну точку застывшим злым взглядом. Лучи били ему в лицо, высвечивая малейшие нервные подергивания губ, то кривящихся в презрительной усмешке, то складывающихся в холодную мертвую улыбку. Человек был здесь чужим, его ненависть вливалась бурлящим ручьем в реку, отравляя ее воды, затуманивая дно. Казалось, он остался совсем один не только по жизни, но и в душе, будто все светлое вокруг умерло, выгорев до черной золы…
Подкравшись со спины, Хват присел рядом с Владием.
– Хороший сегодня денек! – нарочито бодро произнес он.
Дружинник даже не шелохнулся.
– М-да, хороший,- повторил Хват и помрачнел. – Владий, послушай, Миробой сейчас в светлых чертогах, как и положено, а ты тут чуть ли не воешь. Ну взбодрись… ради него, а?
Владий рывком поднялся, закрываясь рукой от солнца, пристально вгляделся в проплывающие мимо белые клочья облаков. Город еще трепетал, но с трудом, понемногу возрождался к жизни. Вновь. Тени ушли, окно в мир драконов окончательно закрылось, власть странника исчезла вместе с ним, как и твари, туманящие разум людей. Время быстро текло, стараясь как можно скорее отсечь плохое, безрадостное прошлое, вот только мыслимо это было или нет – никто еще не знал.
– Он ведь как воин умер, – продолжил Хват, – да и не один полег. – Светлые глаза дружинника потемнели.
Владий обернулся, порывисто обнял приунывшего Хвата, а проплывающие облака тоскливо складывались в лица Миробоя, Дария, Милаха, Святобора… в череду знакомых и не очень суровых черт. Ясные лучи высветили в белоснежном кружеве чужое незнакомое лицо Титамира, хоть тот и остался в живых.
В последнее время они почти не виделись, словно в многолетней дружбе пролегла глубокая трещина. Воин был обозлен на этот мир и весь его народ, часто пропадал и внезапно появлялся, глядя мутным ненавидящим взглядом. Владий вдруг почувствовал себя страшно одиноким, чужим и ненужным. Не привык он вот так – один. Да и за что погиб друг? За
На плечи обоих воинов опустились руки в черных перчатках.
– Мне жаль, – раздался знакомый глухой голос.
Шериан с трудом приходил в себя. Чувство вины грызло его изнутри, рвалось наружу. Как он ни говорил себе, что не виноват, что дал слово, да и то едва сдержал, все равно не мог избавиться от скребущей сердце тоски. Боль жгла так близко, осязаемо, что хотелось вырвать ее из груди, отшвырнуть подальше. Впервые за три года она так ясно дала о себе знать.
Смерть… она и раньше шла за ним по пятам, как приблудный пес, иногда обегая его и поджидая за поворотом, но тогда, покинув первый мир, он был свободен, мог предугадать, избежать, обойтись малой смертью да и то далеких и порой жгуче ненавидимых им людей. А здесь он позволил себе привязаться к погибшим воинам и еще живым, желал помочь, оградить… и не смог. А в наказание потерял себя, такого, каким был раньше. И теперь, познав всю глубину бессилия, оборвал последние нити человеческой сущности.
И откуда только у Тиэла выдержка, способность быть простым наблюдателем, спокойным и даже безразличным. В самом Шериане этого пока нет, но неужели когда-нибудь и он сможет вот так же… Впрочем, что такое жажда страха, ужаса, он уже давно познал, и холодная ярость никогда не была ему чужда. Некстати мелькнула догадка, что отец специально это затеял, желая как можно скорее приблизить его к себе, сделать полноценной тенью.
– Мы понимаем, Шериан, – тихо произнес Хват. – Я видел, как ты пытался вмешаться, так что знай: нашим другом ты быть не перестал. Мы бы все полегли еще раньше, тогда, в темном проулке, но ты помог… Да только от судьбы не уйти.
– Владий, – обратился Шериан к понурому дружиннику. – Было время, когда я тоже чувствовал себя самым одиноким на свете, окруженным сплошь безликими врагами. Тебе нужно найти силы и суметь поднять голову, не глядеть ни вниз, тревожа
