И пауза. Бесконечное молчание. И, наконец, как лучшая музыка, приказ:
— Вылезай!
Он выскочил наружу. Скинул высохший, скорежившийся ватник. Еще стирая с лица вазелин, смешанный с потом, взбежал наверх, заглянул в дышащую влагой горловину коллектора.
Там дрожало пламя переносной лампочки. Туда подавали стальные, обмазанные суриком заглушки: забивать прохудившиеся трубки. Последним взмахом Куликов вогнал в трубку заглушку.
И вот высунулось наружу его темное, залитое потом лицо. Он вылез из котла, пошатнулся, передал кому-то лампочку и шланг.
— Задраивайте, матросы, горловину, — коротко сказал Куликов. — Включайте котел.
Он спустился к щиту контрольных приборов, снял телефонную трубку.
— Пост энергетики? Докладывает мичман Куликов. Трубки заглушены, снова вводим котел в действие... Есть объявить благодарность всем участникам, товарищ инженер-капитан-лейтенант! С ним рядом стоял Зайцев.
Во всем теле Зайцев чувствовал непрерывную дрожь, а губы онемели, казались чужими, гладкими, будто выточенными из стекла. Но такая большая, светлая радость в сердце!
— Губы распустил в топке, вот тебе их и обожгло маленько, — сказал ласково мичман. — Ладно, зайдешь к доктору, он тебе что-нибудь наколдует. Пока иди в кубрик, отдохни. Я тебе сменщика вызвал.
Сменщик уже наклонился к насосам.
Зайцев поднялся по отвесной стремянке в темной шахте, откинул наружную крышку. Свистел ветер, шумела вода. Стоя на боевых постах, краснофлотцы вглядывались в косо летящий снег. Зенитчик Стефанов с любопытством глянул на него.
— Что у вас там? Трубки глушили на ходу?
— Глушили, — сказал небрежно Зайцев, плотно прикрывая крышку.
— Говорят, один геройский парнишка в раскаленную топку залез?
— Есть такой геройский парнишка, — веско сказал Зайцев. Его губы начали сильно болеть. Кожа натягивалась, распухала. Губы все еще казались стеклянными, но теперь их разрывала острая боль.
У торпедного аппарата стоял Филиппов. Он глубоко ушел головой в воротник, его плечи были занесены снегом.
— Что с тобой, Ваня?
— Ничего, потом расскажу...
Ему было холодно, ветер пронизывал насквозь, он вбежал в кубрик. Сорвал ватник, укутался, укрылся чьим-то полушубком, лег на рундук. Сильно жгло глаза и еще больше болели губы.
«Вот отдохну, и без всякого доктора пройдет», — думал Зайцев. Но как только закрыл глаза, закружились темно-красные круги и спирали, закачались водогрейные трубки, похожие на струны рояля, на сверкающие, натянутые струны в раскрытом рояле.
«Поспать, поспать хоть минутку», — думал Зайцев. Но трубки кружились перед глазами, качался рундук, и сильнее стучали в борт кубрика тяжелые волны. «Вот он, мой родной дом, — думал Зайцев. — Обеспечил ход родному кораблю...» Но он оказывается не на корабле, а в землянке, и это не море стучится в борт, а лопаются поблизости мины. И друг Москаленко сидит рядом на краю нар и смотрит ласковыми глазами. И вдруг снова что-то взрывается совсем близко, и раскаленные трубки начинают медленно кружиться в глазах. Кто-то тронул его за плечо.
— Спите, товарищ краснофлотец?
Он откинул мех полушубка, сел на рундуке. Перед ним стоял доктор. Заботливые глаза внимательно смотрели с широкого рябоватого лица.
— Губы вам придется смазать вот этим... А это глазная примочка... Цэ будет гарно, как говорят у нас на Украине.
— Спасибо, товарищ доктор.
Кубрик заполнил звон колокола громкого боя. Протяжный, резкий, нескончаемый звон. И вновь загремели ноги по стали над головой.
— Боевая тревога, — сказал в громкоговорителе мерный, внушительный голос.
— А кажется, вы дюже вовремя занялись котлом, — с обычной своей рассудительностью сказал доктор.
Но Зайцев уже не слышал его. Он рванул с рундука ватник, одеваясь на ходу, взлетел по трапу. Он бежал к котельному отделению в непрекращающихся, заполнивших все тревожных звуках колокола громкого боя.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Когда капитан-лейтенант вошел в штурманскую рубку, штурман Исаев склонялся, как всегда, над развернутым на столе очередным листом карты. Треугольные стрелки прокладки, нанесенные на кальку остро отточенным карандашом, устремлялись прямо к причудливым извивам изрезанных фиордами Тюленьих островов.
— Как прогнозы погоды, штурман? — спросил капитан-лейтенант.
— Погода типичная для этой части морского театра, — сказал штурман. — Ветер порядка трех- четырех баллов, море до трех баллов. Значительная облачность. Высота шестьсот метров. Временами снижается до трехсот метров при частых снегопадах. Видимость в среднем пять-десять миль, с ухудшением при снегопаде до двух-пяти кабельтовов.
— Устойчивый снегопад?
— На ближайшие несколько часов большие снегопады с короткими прояснениями.
— Вот что, штурман, — сказал Ларионов и, подойдя вплотную, снял перчатку с правой руки, положил ладонь на плечо Исаева, — тяжелый крейсер «Геринг» входит на рейд Тюленьих островов. Англичане нас подвели, рандеву не состоится. Хочу отвлечь «Геринга» на себя. Выйду в торпедную атаку, если не запеленгуют меня раньше срока. Ваша задача — вывести корабль прямо на цель по счислению, вслепую.
— Есть вывести по счислению, — невозмутимо отозвался штурман, но его узловатые пальцы сжались на карандаше и стала еще темнее кирпично-красная шея.
— Помните, ваша ошибка в счисленье — это смерть корабля. Когда вынырнем из снегопада, я должен сразу увидеть «Геринга», прежде чем он откроет огонь... Вот с этого пункта, полагаю, он будет громить Тюленьи.
Ларионов коснулся карандашом морской глади у кромки островов.
— К этому пункту выводить корабль? — спросил штурман.
— Так точно.
— Есть вывести корабль к этому пункту, — просто сказал Исаев.
В рубку входили командиры боевых частей. Лейтенант Лужков смахнул с воротника снег, стал смотреть, как световые волны пробегают в окошечке эхолота. Артиллерист Агафонов положил варежки на диван, разминал окоченевшие пальцы.
— Товарищи офицеры, прошу поближе, — сказал Ларионов.
Исаев уступил ему место у карты, трое других нагнулись сзади.
— Вот мой план операции, — сказал Ларионов, как будто продолжая давно начатый разговор. — Вы помните рельеф Тюленьих островов? — Он снял вторую перчатку, сунул обе перчатки в карман куртки, положил на карту красный от холода палец. — Прошу смотреть внимательно. Чтобы видеть стоящие на рейде корабли, рейдер должен войти вот сюда, в сравнительно узкое место губы. Но войдет ли он сюда или будет стрелять с моря, по корректировке самолетов, по невидимой цели? Заметьте, на борту «Геринга» есть два самолета-разведчика. Но при таком снегопаде он едва ли поднял их в воздух... Думаю, что он все же вошел в залив. Видя корабли, может вернее уничтожить их своим средним калибром. Так вот, если он вошел туда и нам удастся подойти незаметно кабельтовов на тридцать, это наше огромное преимущество.
