взрыв.
— Есть одно попадание! — крикнул Снегирев. Навсегда запомнилось Калугину его круглое, счастливое, по-детски улыбающееся лицо, с прилипшей ко лбу прядью мокрых волос. И вновь затрясся воздух, шапка Снегирева покатилась по палубе, перевернулась у борта, исчезла в воде.
Счастливая улыбка еще была на губах Снегирева, но он споткнулся, сделал шаг к борту. Калугин едва успел подхватить его большое, тяжелое тело.
— Степан Степанович! — крикнул Калугин. Снегирев обвис на его руках, рядом вырос Филиппов, соскочивший с торпедного аппарата. Торпедист помог Калугину положить старшего лейтенанта на световой люк.
И второе, что врезалось в память в этот момент: повисшее над поручнями тело Бубекина, его дергающаяся рука, измятый жестяной рупор, бесшумно, как в немом кино, упавший на мокрую сталь палубы. А наверху ритмично сотрясалась высокая фигура Максимова, прильнувшего к черному стволу зенитки.
Максимов стрелял из зенитки, и высоко в небе рассыпался на части, медленно гас голубой осветительный снаряд.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Когда после первой встречи с «Герингом» «Громовой» открыл огонь, дал торпедный залп и ушел в собственную дымовую завесу, тотчас зазвенел телефон в котельном отделении.
— Старший лейтенант Снегирев передает: дали прикурить «Герингу». Крейсер горит! Скоро снова пойдем в торпедную атаку! — сказал мичман Куликов, вешая телефонную трубку.
Котельные машинисты стояли у своих заведываний, положив пальцы на рычаги, повернув к мичману темные остроскулые лица, полные надежды, ожидания, бесконечной решимости. Белый свет фонарей, тусклый отблеск нефтяного пламени дрожали на распахнутых ватниках.
Наверху только что перестал бить главный калибр. Они только что перестали слышать отзвуки залпов, видеть вспышки высоко над головами, в отверстиях вентиляторов, выходящих на верхнюю палубу.
«Подожгли крейсер! Наши комендоры подожгли крейсер!» — торжествующе думал Зайцев, щупая подшипники и регулируя работу насосов.
Они ставили дымовую завесу. Только вошли в нее, и в котельной сразу стало душно: горло сжимал запах колоти и мазута. Вентиляторы нагнетали внутрь задымленный морской воздух.
— Долго ли еще будем дымить, мичман? — крикнул шутливо Никитин. — Этак до самого полюса океан задымим.
— Дыми, дыми! — ответил мичман Куликов. — Тебе что — себя или белых медведей жалко? Так медведи искупаются, а ты и так прокопченный насквозь.
Сверху опять громыхнуло, простонала сталь, мигнули фонари и посыпался асбест с паропроводов. Никитин крепче стиснул рычаг, пригнулся к форсунке. Сейчас ему трудно было шутить. Плохие шутки, когда корабль мчится под обстрелом врага...
Вспыхнули сигнальные лампочки, прозвучал сигнал, прыгнула стрелка на циферблате.
— Дали средний ход! — крикнул Куликов. — Прекратить дым!
Никитин переложил рычаги. Значит, вышли из боя! Он распрямился, стер с лица машинное масло и пот. Он вспотел, несмотря на то что ледяные струи вентиляции шелестели кругом.
И вновь они несли вахту: Никитин на горении, Чириков на питании, Зайцев у насосов. И опять с мостика дали сигнал «полный ход», и в котельной зазвучал ровный, внушающий веру в победу голос командира.
— Снова идем на сближение, ясно? — сказал мичман, выслушав речь командира. — Значит, сейчас держите ухо востро!
И все молчали, ожидая новых сигналов. «В торпедную атаку, опять в торпедную атаку пошли!» — думал Никитин, стиснув пальцами послушный металл.
Но вот что-то звякнуло, пронзительно-тонко свистнуло, в уши рванулся оглушительный вой. Вся котельная наполнилась густым, белым, обжигающим лица паром. Свистело и выло с правого борта, ничего не было видно кругом, вместо ламп тускнели рыжие пятна, горячая белая мгла слепила глаза и стискивала горло.
Первым движением было: броситься к шахте, найти задрайку, выбраться наверх. Пробит борт и паропровод. Свистело и шипело. Глухо лилась на палубу вода.
— По местам стоять, коммунисты! — прогремел голос, перекрывший все звуки.
Никитин остановился. Коммунисты! Это относилось и к нему, это сразу отрезвило его. Он узнал голос Куликова. Значит, мичман жив, все в порядке...
Густо клубился вокруг пар, вентиляция несла его в глубь кочегарки. Никитин рассмотрел Зайцева и Чирикова, застывших рядом с ним, мичмана, расплывчатой тенью метнувшегося в сторону непрекращающегося хриплого свиста.
— Осколком... Пробиты борт и магистраль отработанного пара... — крикнул ему в ухо мичман. — Заделай пробоину в борту... Я исправлю магистраль... На горенье стань! — пробегая мимо Зайцева, выдохнул мичман.
Никитин кинулся к борту. От форсунок отходить нельзя, но мичман предусмотрел все. Никитин увидел, как к форсункам стал Зайцев.
Никитин обогнул струю напряженно бьющего, почти прозрачного пара. Вплотную приник к борту. В метровой высоте от настила из рваного отверстия хлестал водопад ледяной пены. Вода падала на палубу, стекала в трюм.
Закрыть пробоину! Если не закрыть сейчас же, вода подойдет к топкам...
Уже работала помпа, но море яростно рвалось в пробоину. Сквозь горячий туман он различал, как над нефтяной цистерной между рядами свинцового кабеля вода поспешно пробирается внутрь, пенистыми когтями старается раздвинуть бортовую сталь.
Никитин сорвал ватник, сунул в водяную струю. Его отбросило назад вместе с ватником, сзади струя пара обожгла шею, солено-горькая вода невыносимым холодом сводила разгоряченное тело.
Никитин снова кинулся на струю, и она отбросила его снова. Он свернул ватник плотнее, зажал им пробоину сбоку, но вода вытолкнула ватник обратно.
— Спиной зажимай! — крикнул Зайцев. Зайцев метнулся было Никитину на помощь, но вспомнил: от форсунок отходить нельзя, котел продолжает работать.
«Действительно — спиной!» — подумал Никитин.
Он бросался лицом вперед и потому не выдерживал, отступал перед яростью моря. Но теперь он прижал к лопаткам скрученный ватник, повернулся к морю спиной, всунул в пробоину ватник и тотчас же притиснул плечом.
Море снова толкало его, давило, как ледяная гора.
Его ноги скользили по маслянистой палубе, но он ухватился за выступ нефтяной цистерны, нашел точку опоры. Ватник сдвинулся было, Никитин чувствовал, как в мускулы спины вонзается острый край пробоины. Но все-таки стало легче, водяной поток перестал бить. Он заткнул пробоину своим телом.
Так он стоял, бледнея, с катящимся по лицу потом и онемевшей спиной. Словно во сне видел, как у форсунок Зайцев регулирует пламя, как под ногами уменьшается слой воды, как в свисте пара мичман Куликов заделывает пробоину магистрали...
Когда осколок пробил борт и магистраль отработанного пара, в первый момент ужас перехватил горло мичмана.
