Миг власти московского князя

туда ходит. Когда с мамкой, а когда и одна бегает.

— Ясно, — кивнул Митрий и посмотрел в сторону ворот, за которыми послышался какой?то непонятный шум.

Холоп, возившийся у конюшни, поспешил к воро­там, приоткрыв калитку и высунув наружу голову, он поговорил с кем?то и стал вытаскивать засов.

Когда тяжелый засов был снят, и холоп открыл од­ну створку ворот, во двор въехал всадник, в котором сотник сразу же узнал Потапа. На хмуром лице при­ехавшего при виде Василька изобразилось нечто вроде улыбки. Спешившись у крыльца и отдав поводья под­бежавшему холопу, Потап, равнодушно поглядев ис­ подлобья на Митрия, перевел взгляд на сотника и спросил:

— Ну, как?

— Да все вроде ладно, — ответил сотник, без лиш­них слов поняв, что речь идет о самочувствии посадни­ка, и, повернувшись к Митрию, объяснил: — Это тот самый умелец, что Василию Алексичу жизнь спас.

— Рад встрече, — искренне проговорил Митрий, поднимаясь со степеней и поправляя свиту.

— А это, Потап, наш Митрий, он для дружины по­лучше твоей бабки–знахарки будет. Ему что почечуй[51], что рана тяжкая — он любой хвори первый враг! — расписывал сотник достоинства старшего товари­ща. — А ты?то по делу в Москву али ради посадника прискакал?

— Проведать надо, — смущенно ответил Потап и, чтобы собеседники не подумали, что он излишне сердо­болен, проговорил угрюмо: — Отец в город к брату по делам послал, ну и посадника проведать повелел.

Разговоры пришлось прервать: наверху послыша­лись торопливые шаги — Федор спешил сообщить гос­тям, что отец пробудился.

— Ну что ж, вот и наше время пришло, — делови­то проговорил Митрий и направился наверх, о чем?то негромко расспрашивая по пути нового знакомого и не обращая никакого внимания на сотника.

Идя позади увлеченных беседой людей, еще не­сколько мгновений назад незнакомых друг с другом, Василько удивленно думал о том, как быстро они — обычно неразговорчивые и хмурые — нашли общий язык. Сотник разобрал лишь названия трав да еще слова «грузный» и «рыхлый», вырвавшиеся из уст Митрия. «Со стороны посмотришь, можно решить, что всю жизнь знаются», — будто заноза беспокоила сотника мысль, вызванная обидой, что он, человек, которому князь наказал помогать посаднику, вдруг неожиданно для себя оказался лишним.

На пороге горницы гостей встретил Темка. И тут уж и вовсе разобрала Василька досада: троица обступи­ла посадника, совсем загородив больного от сотника. Он этого стерпеть не мог — грубоватым жестом отодви­нул в сторону слугу посадника, встал между ним и Потапом.

— Что, Василий Алексич, словно вороны налете­ли? — проговорил он, вглядываясь в бледное лицо по­садника, и улыбнулся.

— Ох, налетели, Василько, налетели, — со слабой улыбкой подтвердил тот.

— Потерпеть тебе придется! Ты пока в их власти, а они свое дело знают, — снова улыбнулся сотник.

— Терплю, как не терпеть, — ответил больной.

— А чтобы нас тебе терпеть долго не пришлось, — вступил в разговор Митрий, — надобно сил скорее на­бираться, тогда и мы не понадобимся. Но раз–другой — хочешь ты или не хочешь — а придется тебе нам под­чиниться и позволить удостовериться в том, что рана твоя затянулась.

— Да разве ж я против? — ответил посадник, и на лице его сотник увидел какую?то жалкую улыбку.

— А раз не против, так давай мы за дело примемся.

Сотник отошел в сторону, поняв, что теперь ему не­чего делать у ложа больного, и со стороны наблюдал за тем, как посадника ловко раздели и быстро сняли по­вязки.

Осмотр длился недолго, приложив к ране какие?то пахучие снадобья и поменяв повязки, Митрий с Потапом как старые друзья уселись на лавку у стола, и пер­вый, поглядев на посадника, сказал строго:

— Теперь тебе, Василий Алексич, совет наш будет таков: день–другой полежишь, а там — вставай и хо­дить начинай. Рана этому не помеха. Правда, сперва, конечно, поберегись немного: все?таки слаб ты пока. Сил тебе набираться надобно, ешь, пей сколько душа попросит, гуляй по двору, грейся на солнышке.

— Вот и ладно, — довольно проговорил посадник, немного утомившийся от перевязки, — это хорошо, что вы сами встать позволили, а то я уж и без вашего позволения…

— Да, да! Он еще вчера, после вашего ухода, все по­рывался по горнице ходить и нас ругал, что удержива­ем, — перебила мужа Анастасия, все это время без­молвно стоявшая у печи. — Я ж, говорит, не обезно­жел, и незачем, мол, на ложе валяться.

— А тебе кто велел рот открывать? — резко пре­рвал причитания жены посадник. — Ишь какой видок выискался! Я еще сам за себя в ответе.

Жена, потупив голову, замолчала, а Федор, при­жавшийся к ней, хотел было вступиться за мать и под­твердить, что так оно все и было, но Анастасия удержа­ла его, строго глянув на сына и на мгновение прикрыв ладонью свой рот. Федор нехотя послушался и снова устремил свой взгляд на отца.

— Голова?то у меня цела! А они ишь обрадова­лись! — продолжал возмущаться тот. — Дай бабам власть, они и вовсе, как младенца, спеленали бы — ни рукой, ни ногой не пошевелил бы, из рожка бы кормили.

— Ты, Василий Алексич, зря так распаляешься, — проговорил миролюбиво Митрий, — это я им давеча наказ, такой дал. Как чувствовал, что ты встать захо­чешь.

— А ты кто такой, чтобы в моем доме распоря­жаться! — запальчиво спросил посадник. — Или я те­ перь в своем доме не хозяин?

— Хозяин! Хозяин, — замахал руками на него Ми­трий, не ожидавший от больного такой прыти, и с улыбкой сказал. — И кто я, ты, Василий Алексич, хорошо знаешь. А распоряжался я в твоем доме не по своей воле, а властью, данной мне князем Михаилом Ярославичем, который о твоем же здравии печется. Так что ты на своих домочадцев не шуми и против князя не иди.

— Да разве ж я против Михаила Ярославича? Я ж для порядка, — стал оправдываться посадник. — Они ведь о том не сказывали.

— Ты, Василий Алексич, словно дитя малое, — как и прежде, спокойно продолжал говорить Митрий, — неужто сам не понимаешь, что никто в твоей силе богатырской не сомневается, что все лишь хотят, чтоб скорее ты на ноги встал, в строй вернулся?

— «Богатырской»? — усмехнулся посадник. — Когда ж то было? Теперь?то силы поубавилось!

— Ну уж и скажешь, — возразил сотник, все это время молча наблюдавший за неожиданно случившейся перепалкой. Он целиком был на стороне Митрия и хотел бы вставить свое слово, да сомневался, вправе ли урезонивать посадника, который в отцы ему годился.

— А разве нет! Я ж ума еще не лишился, сам все вижу! — прервал его посадник и проговорил с горечью: — Разбух я чтой?то, как на закваске. Уходя в поход, даже кольчужную рубаху не смог напялить, бехтерец едва ремнями стянул, хорошо, что хоть грудь прикрыл. Оттого и стрела плечо прошила. А ты, Мит­рий, о силе богатырской речь ведешь. Ты меня на са­мом деле будто младенца несмышленого убаюкиваешь! Нет, милый, я еще разум не потерял! Стрела?то мне не голову пробила! Сам все знаю и все понимаю.

— Раз так, то уж будь добр, послушай нашего сове­та и выполни все, как я тебе говорил. Ежели по– своему поступать станешь, то лишь хуже себе сделаешь, — спокойно сказал Митрий, в голосе которого почувство­валась усталость от затянувшегося бесполезного спо­ра. — Мне не веришь, так и Потап мои слова подтвер­дит. Ну, а если оба мы не указ, то наверняка придется тебе теперь к старухе–ведунье за помощью обращаться.

Не упрямься, Василий Алексич, послушай нас, — за­кончил он устало.

-— Вот ведь отец упрямец какой! — шепнул Федор матери, которая сердито посмотрела на сына и опять приложила ладонь к губам. Тот замолчал, поняв, что сейчас лучше с ней ни о чем не говорить, чтоб не на­влечь на себя материнский гнев.