самому столу, лишь мельком осмотрев озорным взглядом всех находящихся в горнице.
«Ишь проказник какой, — подумал воевода, заметив этот взгляд, и, посмотрев на хозяйку, понял: — Кажется, не избежать ему наказания».
Словно прочитав мысли воеводы, князь, который был сегодня удивительно миролюбив и на редкость смешлив, проговорил, улыбаясь:
— Пора и к делам нашим возвращаться. Егор Тимофеевич тебе обо всем, что известно нам стало, поведает коротко, ты его уж нынче долго не держи. А Василько, не обессудь, я с собой заберу. — Князь снова улыбнулся, искоса посмотрев на разрумянившуюся дочку посадника, и, переведя взгляд на ее отца, сказал: — Напоследок хочу, чтобы подняли мы наши чарки за продолжателей рода твоего, Василий Алексич. Чтоб радовали дети тебя, росли крепкими да умными. — Осушив чашу с медом, он поставил ее на стол и поднялся с лавки.
За ним следом встали из?за стола воевода и сотник, которому по приказу Михаила Ярославича тоже надлежало присутствовать на допросах ватажников.
— Спасибо вам, хозяева, за угощение! — поблагодарил князь и в сопровождении сотника направился к выходу.
За воротами князь повернул своего коня в сторону посада, где, как он надеялся, снова сможет увидеть свою зазнобу. Солнце уже сместилось с самой высокой точки на небосклоне, но светило так же ярко и беззаботно.
У Марии с утра все пошло наперекосяк. Солнце светило ярко, звало на улицу, а она все не могла разделаться с домашними хлопотами, мать наказывала сделать то одно, то другое. Наконец, разделавшись со всеми поручениями, она уже собралась навестить подружку, но Ульяна снова остановила ее в дверях, строго сказав, что сегодня отец задержится в лавке и дочери надо будет отнести ему еду.
— А что брат? — вспыхнув, спросила Мария и с укором посмотрела на мать.
— Ты с ним и пойдешь, — спокойно ответила Ульяна.
— Один ведь он ходил, — не унималась дочь.
— Что с тобой, Марья? — удивленно подняла брови мать. — Али забыла, что уговор у нас был. Сама знаешь, на гуляния народ в Москву понаехал, потом и отец допоздна в лавке сидит. Мальца в эту пору негоже одного на торг пускать. Чужаков нынче много, всяк его обидеть может.
— Что ж я, за охрану Илье быть должна? Может быть, мне еще в брони облачиться? — недовольно говорила Мария, исподлобья глядя на мать, уже понимая, что от нового поручения отвертеться не удастся.
— Разговорилась ты больно! Не пойму только в чем причина, — сказала та и внимательно посмотрела на раскрасневшуюся сердитую девушку. — Неужто гулять опять собралась?
— С кем же мне гулять? — резко ответила она. — Я ж тебе еще вчера говорила, что Нютку из дому тепереча не выпускают. Все наше с ней гулянье — у ихних ворот, да и то под присмотром ее бабки.
— Оно и верно, — спокойно сказала мать. — Ей теперь не до гулянья. Нечего и тебе одной на торг шастать.
— Раньше можно было, а теперь нельзя вдруг стало, — пробурчала под нос Мария.
— Будто не знаешь почему! — возмутилась Ульяна, которая никак не могла понять, по какой причине Мария неожиданно стала такой несговорчивой и противится тому, что всегда делала без всяких пререка ний. Она уставилась на дочь и строго произнесла: — Я тебе уж не раз говорила, что скоро тебе останется одна дорога — в монастырь. Все подружки твои — мужние жены, а ты, видать, боярина ждешь! Их то, доченька, на всех не хватает, да не больно?то они по посадам разъезжают. Так что не пререкайся, хочешь али нет, а придется тебе с братом на торг идти. Радуйся, что хоть он в провожатые дан, а то с бабкой его отправлю, а для тебя дело и в избе найдется. Раз тебе на люди не охота показываться.
— Ладно, мама, не сердитесь, — почти прошептала Мария, подскочила к матери, обняла ее и потом быстро выскочила в сени.
«Что?то с девкой неладное творится, — подумала Ульяна, взглядом проводив дочь, — в самом деле, одна–одинешенька остается. Вот Анюта уедет, совсем загрустит, не с кем словом будет перекинуться, не кем по посаду пройти. А во всем сама виновата. Упрямая. Вся в отца. Ежели что надумала, так хоть кол на голове теши, со своего не сойдет. Эх, что за девка. Какая же ее участь ждет, как жизнь ее сложится? С таким?то норовом!» Мать вздохнула и принялась складывать в корзинку приготовленный для мужа обед.
Мария тем временем выбежала в сени и спряталась там в самый темный угол, присела на краешек старого короба, тихо всхлипнула. Ей было обидно, что мать ни с того ни сего стала так с ней строга и совсем замучила какими?то неважными делами, которые вполне можно было отложить на потом. «И пол?то я не так мету, и половики плохо выбила, — вспоминала свои обиды девушка, вытирая слезы, которые все текли и текли по щекам. — Это надо ж, я, оказывается, радоваться должна, что с Ильюшей мне позволено на люди выйти! Ишь чего удумала!» У Марии это последние слова матери, которые вдруг пришли ей на память, вызвали прилив злости, отчего слезы утихли, и сердитая ухмылка исказила красивое девичье лицо. Она пригладила растрепавшиеся волосы, встала и, шепча под нос какие?то угрозы, неспешно пошла к горнице.
Мать уже собрала корзинку, в самую последнюю очередь вытащив из печи небольшой горшок, бережно укутала его в тряпицу и передала корзинку дочери. Та без особого энтузиазма взяла ее и, кликнув младшего брата, который тут же явился на зов, направилась к выходу.
Она шла по улице таким быстрым шагом, что Илья еле–еле успевал за ней. Ведь ему по пути надо было еще успеть прихватить с обочины пригоршню снега, чтобы слепить снежок и потом, прицелившись, запустить в чьи?нибудь ворота или постараться угодить в легкомысленно оставленную на колу глиняную крынку. Однако ничего этого ему сделать не удавалось, он даже попросил сестру идти хоть немного помедленнее, но она лишь оглянулась и сердито сказала: «Ты кашу горячую любишь? Вот и отец тоже!» Смирившись, Илья зашагал быстрее, оставив мысли о своих развлечениях, думая теперь только о том, почему сестра так неприветлива с ним и молчит всю дорогу. Сам он ни в чем перед ней не провинился, да и мать вроде Марью не ругала, значит, сестра злится по другому поводу, наверняка все из?за того, что подружка ее совсем скоро выходит замуж, а она так и не отыскала суженого. Найдя это единственное для себя объяснение, мальчик, который не раз слышал, как взрослые говорили о несговорчивости сестры, успокоился и, догнав ее, взял за руку, что, по его разумению, должно было выражать полную поддержку.
Никто из тех, кого прочили Марье в мужья, Илье почему?то не нравился. А при одном воспоминании о Тимофее у мальчика само собой загорелось ухо, которое сынок местного богатея однажды очень больно крутанул. Случилось все из?за того, что Илья, увидев Тимофея, направлявшегося к их воротам, кинулся ему навстречу, да по неосторожности наступил своей грязной голой ступней на сафьяновый сапог гостя. Потерев ухо, Илья еще сильнее сжал руку сестры и совсем по–взрослому вздохнул.
Девушка, правда, внимания на это не обратила, поскольку думала только о том, удастся ли ей сегодня увидеться с князем, и очень надеялась, что он снова окажется у ворот их дома. Именно поэтому она так спешила к отцу, хотела как можно скорее вернуться домой, чтобы, не дай Бог, не пропустить такой долгожданной встречи.
Пройдя по заполненной людьми торговой площади, Мария и Илья добрались до отцовской лавки. Юшко как раз торговался с каким?то сухощавым немолодым мужиком, со знанием дела рассматривавшим разложенный перед ним товар. Наконец, выбрав что?то, довольный приобретением, мужик отошел, и только после этого Юшко обратил внимание на дочь и сына.
— Проходите?ка в лавку, нечего на морозе стоять, — устало проговорил он, сгребая товар с прилавка.
Дети послушно последовали за отцом, друг за другом прошли в небольшую каморку, прикрыв за собой узкую дверь. В каморке было так же холодно, как и снаружи, тонкие дощатые стенки были почти сплошь покрыты толстым слоем инея.
«Что здесь, что там — везде мороз. Хорошо хоть ветра под крышей нет, только все равно из всех щелей дует», — подумала с горечью Мария и как?то совсем по–бабьи с тоской посмотрела на отца. Он уже вытащил из корзинки закутанный в тряпку горшок, но не спешил отведать его содержимое. Юшко сначала