В какой-то момент, не слишком того желая, оба лагеря как бы поменялись местами. Оттягав у соперников переменчивое сердце толпы, вожди продовольственной монополии незаметно утратили влияние в городском совете. Суконщики же хотя и потеряли поддержку черни, зато пролезли в верхи. Не вмешайся Гонт, они бы дорвались до полной власти в городе. Только не таков был Ланкастер, чтобы подложить все яйца под одну курицу. Осторожно поддержав гильдию рыбников и в первую очередь мэра, он одним махом обрел новых союзников, не потеряв прежних, которым уже некуда было деться.
Гонт, кроме всего, рвался заполучить кастильскую корону, а экспортеры шерсти, представлявшие теперь продовольственную монополию, противились планам испанского похода. Их куда больше устраивало новое вторжение во Францию со стороны Фландрии, поскольку только таким путем можно держать в руках нидерландские склады. Не зная всех нюансов этой хитрой механики, легко было угодить впросак. Нажмешь в одном месте, а отзовется совсем в другом, причем самым неожиданным образом и очень болезненно.
Джон Хорн на своей шкуре изведал, чем может обернуться излишняя скрупулезность по части хлебных, рыбных и прочих ассизов. Если уж действовать, то только наверняка. Поэтому к Олдгейту, где торговали мясом и домашней птицей, он даже не завернул. Разумную осторожность проявил он и в отношении противного стана, обойдя стороной портовые склады, где в поте лица трудился Джеффри Чосер, клиент Джона Гонта. Сам всемогущий герцог но внушал особых опасений. От дворца Савой до скромного советника было куда как далеко. Зато напрямую столкнуться с мэром Уолуорсом никак не улыбалось. К этому мерзкому выскочке, невзирая на его принадлежность к верхушке рыбников, Джон Хорн питал особо жгучую ненависть. Не гнушаясь самыми грязными спекуляциями, Уолуорс нажил солидный капитал на лупанариях в Саусуарке. Торговля живым товаром принесла настолько густой навар, что он поспешил открыть заведения по всему Лондону. Сидя с ним за одним столом, Хорн всякий раз ловил себя на соблазне демонстративно зажать нос, что было, конечно, немыслимо. Приходилось крепиться.
С такими примерно мыслями возвращался советник в район моста, где жил в двухэтажном кирпичном доме, построенном, согласно специальной привилегии, на месте одноэтажного деревянного. Здесь его и перехватили Уолтер Сайбил и Уильям Тонг.
— Прибыл гонец с побережья, — оглядевшись по сторонам, прошептал Тонг. — Заварилась хорошая каша.
Хорн приложил палец к губам, сделав знак обождать. Сняв с пояса ключи, он осторожно отомкнул дверь и скрылся во мраке подворотни. Затем вернулся с масляной лампой и поманил друзей за собой.
Совещание состоялось не в доме — там уже спали, а в каморке при лавке, где нашелся всего лишь один табурет. На нем и устроился грузный Сайбил. Тонг, как самый младший, присел на окованный железом сундук, а хозяин остался стоять возле своей конторки, куда и водрузил светильник.
Выслушав пространный рассказ о событиях в Брентвуде, Хорн долго не раскрывал рта и лишь рассеянно следил, как скользят по стенам и потолку густые тени.
— Что ж, когда-то это должно было случиться, — глубокомысленно изрек он, скрестив на груди руки. — Чуть раньше, чуть позже, какая разница?.. Скорее позже, чем раньше.
— Неужели ты не понимаешь, что сейчас самое время? — вспыхнул подвижный, юркий как угорь Тонг. — Армия завязла на континенте, Гонт вместе со всей свитой засел в Ланкастере. Я не вижу силы, способной подавить восстание. Их уже тридцать тысяч, и они разослали своих людей по всему Эссексу.
— Кентцев не забыли оповестить? — Хорн ловко снял нагар с фитиля и приложил пальцы к мочке.
— Думаю, это выйдет само собой. — Сайбил внушительно прочистил голос. — Эссекс есть Эссекс. Недаром говорят, что канат лопается в самом тонком месте.
— Я завтра поговорю со своими, — предложил Тонг. — И к мясникам заверну. У них крепкие связи с Кентом. Особенно в Рочестере.
— А у нас в Кентербери, — подсказал Хорн.
— Послать, конечно, можно, — согласился Сайбил, — хотя я уверен, что все и без нас устроится. Вы же знаете парней с побережья.
— Главное — это дать им понять, что лондонцы, в случае чего, поддержат, — Тонг соскочил с ларя и заметался по комнате. — Раз начали, нужно стоять до конца. Если они хорошенько пугнут дворцовую шайку, всем полегчает. Гонту будет не до Кастилии и Леона.
— Молодцы эти фоббингцы, — Хорн согласно опустил веки. — Но я бы пока не стал вмешиваться, обождал. Поглядим, как будут развиваться события. Если мясники захотят, то пусть их…
— Мудро, — одобрил Сайбил. — И вообще не мешает проверить. Вдруг их не тридцать тысяч, а только десять или же пять? Откуда сразу такая сила взялась?
— Ты сам слышал, что рассказывал человек из Брентвуда?
— Слышать-то я слышал, да не всякому слуху можно доверять. Я и про Джона Правдивого слышал, и про Джека Возчика, и про «Большое общество»… Только где они все, я вас спрашиваю? Не пора ли дать знать о себе?
— Джон Болл, мне точно говорили, в тюрьме, — сообщил Хорн.
— Вот видите! — поежился Сайбил. — Лучше не торопиться. Но к мясникам ты, само собой, загляни, — кивнул он Тонгу.
— А хорошо бы! — мечтательно вздохнул молодой Тонг. — Ведь стоит только начать, а там покатится, как снежный ком. Лондон давно кипит… Нет, нет, братья, мы себя еще покажем!.. У правительства просто не хватит сил. Что там ни говори, а французы крепко пощипали Бекингэма. И шотландцы не дремлют. Думаете, Гонт просто так перебрался поближе к Твиду? Для собственного удовольствия? Как бы не так! Чует вепрь, что пахнет паленым. Договориться спешит.
— Не понимаю, чему ты радуешься? Хочешь, чтобы мы окончательно потеряли Гасконь? И все надежды на Фландрию? — Сайбил негодующе фыркнул. — Сбить спесь с баронской своры очень даже не мешает, но Англия должна оставаться Англией. Нам бы чуточку побольше воли, и мы завалим зерном и шерстью весь мир. Тогда и посмотрим, кто настоящий хозяин. В конечном счете приказывает тот, у кого больше золота в кошельке. Помяните мое слово, скоро нашему королю понадобятся советники поумнее.
— Но надо же что-то делать? — Тонг никак не хотел успокоиться. — Сколько было говорено? И вот теперь, когда это наконец случилось…
— Случилось, и слава богу. Поглядим, во что оно выльется. Да пойми ты, упрямец, что как бы ни обернулось дело, мы внакладе не останемся.
— Верно, — поддержал старейшину Хорн. — Независимости лондонского совета давно завидуют на континенте. Тот же ганзейский Любек или Нюрнберг, к примеру, да и имперские города… Им и не снились наши привилегии. Не канцлер и даже не гильдии, а мы регулируем промыслы и ремесла. Или взять армию. Мы, и только мы, выделяем помещения для зимних квартир. Попробуй кто-нибудь выгнать из города королевскую конницу! А мы это сделали, не убоявшись покойного короля. И суд оправдал нашего шерифа. Так что достопочтенный Уолтер прав, нам действительно есть, что терять. Но, с другой стороны, — эффектным ораторским жестом он обратился к Тонгу, — я не могу не согласиться и с твоими доводами, Уильям. На побережье действительно заварилась знатная каша, и будет очень жаль, если эссексцы дадут слабину. Я от всей души желаю им полного успеха.
— Я тоже! — воскликнул Сайбил. — Но если к ним присоединятся и другие общины, чтобы всем вместе заявить о своих правах, Гонту, канцлеру и казначею конец. Страна обретет долгожданную свободу, объединившись вокруг молодого, прекрасного короля.
— Дай-то бог! — Хорн осенил себя крестным знамением. — С ним мы уж как-нибудь договоримся. Разве дело в трех гротах? Мы можем дать и больше. Но, разоряя непосильными налогами страну, наших в конечном итоге покупателей, правительство грабит нас с вами.
— А пока следует выждать, — категорически заявил Сайбил. — Я ничуть не сомневался, достопочтенный Джон, что встречу в твоем лице полное понимание и поддержку. Мне приятно сознавать, что в главном мы, все трое, едины и желаем славным эссексцам полной победы.
— Се sera admirable,[69] — пробормотал по-французски Джон Хорн, тяготевший в душе к аристократическим выкрутасам.
