какую-то песню и полмесяца пел одни и те же строчки в разных вариациях. Время от времени зазывал к себе, заваривал чай и пел все ту же песню, каждый раз меняя или слова, или строчки, или целые куплеты. Я взмолился: «Володечка, сочини уж, пожалуйста, что- нибудь другое...»
Там же, в Тбилиси, устав от бесконечных поклонников, от общения с малознакомыми людьми, от концертов, от «друзей», которые, несмотря на его попытку затворничества, все равно окружали плотным кольцом, он, не дождавшись конца гастролей, сорвался с места и, никого не предупредив, ночью улетел в Москву... Та же ситуация была и на предыдущих гастролях в Минске, и, если вспомнить, почти во всех наших театральных гастролях. Володю вдруг подхватывала какая-то ему одному ведомая сила и уносила его на другой конец страны.
Его тянуло к людям нестандартным, к тем, кто шел всегда наперекор, судьба которых почти всегда оказывалась в экстремальных условиях, не «в колее». Рядом с ними он становился тихим, очень внимательным, предупредительным, почти незаметным, стараясь слушать и понять.
Его окружали подчас очень странные люди. Иногда бывшие уголовники, случайно встреченные Володей, где ни будь или в аэропорту или в самолете. Его открытость и первый импульс заинтересованности давали людям повод считать себя до конца жизни его друзьями. Он не сопротивлялся. Но, несмотря на внешнюю открытость, внутренне почти всегда был закрыт.
Не любил, когда факты его частной жизни становились достоянием улицы, сплетни. Он презирал людей, которые пытались проникнуть в его личную жизнь».
Спасибо Эдуарду Яковлевичу за эти добрые и прекрасные слова о Владимире Высоцком!
Ну, а теперь, «на закуску», — несколько веселых, «загульных» историй из совместного общения поэта и сценариста.
Итак, на дворе — сентябрь 1975 года. Вспоминает Эдуард Володарский: «Я уже выходил из запоя. Вдруг появляется Володя пьяный. И все начинается сначала. Мы сидим у меня дома, пьем. Володя смотрит на часы и говорит: «Через три дня Мариночка прилетает». Продолжаем гудеть. На следующий день Володя опять смотрит на часы и говорит: «Через два дня Марина прилетает. Надо ее встретить» На третий день: «Через два часа эта сука прилетит!» Естественно, мы ее не встретили. Фарида (драматург Фарида Тагирова, жена Э. Володарского. — А.П.) отвезла Володю на Грузинскую, чтобы он был там, когда из аэропорта приедет Марина. Он вернулся к нам ночью в разорванной рубашке: «Вот, любимую рубашку порвала». Наутро появилась Марина, в леопардовой шубе, роскошная, волосы по плечам. И на пороге Фариде: «Дай мне денег, я улетаю». Фарида говорит: «Ну ты посиди, отдохни, потом полетишь». Она хотела их помирить. Марина зашла. Села на кухне. На столе стояла бутылка коньяка. Она тут же себе налила, выпила. А мы совещаемся в комнате. Володя говорит: «Я слышу, как она пьет! Она выпьет последний наш коньяк!» Он встал, пошел на кухню. Протянул руку к бутылке. Марина тоже хватает бутылку. Идет молчаливая борьба. Он все-таки вырвал, победоносно вернулся в комнату, и мы ее прикончили. Марина говорит Фариде: «Так нельзя. У Володи спектакли, фильмы, его нужно выводить. Надо что-нибудь придумать».
Бутылка кончилась. Появляется Володя на пороге и говорит: «Где водка?» Фарида с Мариной молчат. Вдруг Марина говорит: «Володя, водка есть, но она не здесь». — «А где?» — «Ну, там, в Склифе». Он приходит ко мне: «Эдька, они говорят, в Склифе нам водки дадут, поехали». А мы уже такие пьяные, что не соображаем, что в Склифе водку не дают, там совсем другое дают. Я даю Володьке свой пиджак, а он щупленький, рукава висят, как у сироты. Спускаемся в лифте, выходим из подъезда.
Едем. Какой-то полуподвал. Там все Володькины друзья, вся бригада реанимации, которая его всегда спасала. Они все, конечно, сразу поняли. Мы сидим, ждем, когда нам дадут водки. Володьку увели. Ну, думаю, уже дают. Вдруг его ведут. А ему уже какой-то укол сделали, и он так на меня посмотрел: «Беги отсюда, ничего здесь не дают». И его увели. А я вскочил на стол, размахивая ножом кухонным, который взял из дома, открыл окно и ушел на улицу. На следующий день пьянка уже кончилась, все тихо. Звонит Марина: «Володя уже вернулся из больницы, приезжайте, будем пить чай». Мы едем к ним. Действительно, на кухне накрыт чай. Володька сидит во-о-от с таким фингалом под глазом. Руки стерты в запястьях. Говорит: «Вот что со мной в больнице сделали, санитар мне в глаз дал». Там жесточайшие способы. Они его раздевали догола, привязывали к цинковому столу и делали какие-то уколы. Он выворачивал руки, стер их в кровь и все время вопил, что он артист, что с ним так нельзя. И так надоел санитару, что тот дал ему в глаз. А он тогда снимался в «Арапе Петра Великого» у Милы. Вот так нас привели в чувство, и мы кроткие, аки голуби, сидели на кухне и пили чай...»
А однажды «Володькины друзья, вся бригада реанимации» помогли прийти в себя уже самому «другу Едику», когда ему стало плохо после выпивки...
Вспоминает знакомый Владимира Высоцкого, врач-анестезиолог Института скорой медицинской помощи имени Склифосовского Станислав Щербаков: «В году, наверное, семьдесят восьмом Высоцкий приехал под самый Новый год. Я как раз дежурил 31 декабря.
Приезжает:
— Ребята, срочно поехали! Умирает Эдик Володарский!
Реанимобиль был на вызове, и мы поехали на его машине. Взяли фельдшера, чемодан с набором и поехали в Матвеевское. Фельдшер — молоденькая белокурая девушка Люба. Володя сказал, что один к одному — Марина Влади, и всю дорогу упрашивал:
— Ну дай Любе сесть впереди...
А я говорю:
— Ни фига! Я тебе девушку вперед не дам.
Потому что он гнал, как сумасшедший! Когда мы приехали, меня, извините, тошнило. Володя рвал и метал: то под сто двадцать, то по нулям... Я ведь и на скорой, и на реанимобиле поездил — переносил нормально, а тут меня просто мутило.
Мы приехали. И что там получилось... Володарский ведь тоже большой специалист по этому делу, он прилетел из какой-то командировки и решил выпить рюмку коньяка. Выпил — и ему стало плохо. И тогда Володарский решил, что жена подсыпала антабус в коньяк, а тут Новый год... Что делать?.. И я должен был установить: есть антабус или нет.
Вижу, что реакции нет, говорю Володарскому:
— Знаете что, единственный тест — вторая рюмка.
— Я один не буду.
— Ну, наливайте всем четверым.
Все выпили, кроме Высоцкого:
— Мне еще к отцу надо заехать...
Володарский с опаской — но выпил. Все нормально. А потом Высоцкий прокатил нас по праздничной Москве, и мы с Любой еще успели к праздничному столу...»
В январе 1979 года, за одну неделю, Владимир Высоцкий и Эдуард Володарский пишут киноповесть «Венские каникулы». В основе ее сюжета — побег из немецкого плена весной 1945 года четверых военных, их спасение и путь домой... В планах Владимира Семеновича была экранизация повести, а сам он планировал сыграть в будущей картине одну из ролей. На роли других военнопленных он хотел пригласить Даниэля Ольбрыхского, Жерара Депардье и Вахтанга Кикабидзе, так как по сюжету вместе с русским из плена бежали поляк, француз и грузин... Прочитав перевод сценария, звезда французского кино Ж Депардье даже согласился сниматься без гонорара — так понравилась ему история, написанная друзьями по рассказам участника войны, бывшего летчика, генерала армии Войтенко!
Но сценарий был изначально «непроходным», а ведь еще надо было утрясти дела с киностудией, финансированием, сроками съемок.. Это заняло бы слишком много времени, а у Владимира Высоцкого его оставалось слишком мало...
О замысле и процессе написания киноповести «Венские каникулы» Эдуард Яковлевич написал прекрасное эссе «Как мы писали сценарий...», неоднократно публиковавшееся в прессе и сборниках воспоминаний о Владимире Высоцком.
По поводу экранизации сценария драматург много позже вспоминал...
Из интервью Эдуарда Володарского 10 января 2001 года на радио «Маяк» (ведущая Е. Кадушева): «...Сейчас Гусинский у всех на слуху. Был я у этого Гусинского. Я написал с Владимиром Высоцким сценарий, «Венские каникулы». Я пришел к нему просить денег. Вот сидел передо мной фармазон, который
