пятнадцати сантиметров, а в тонком верхнем – не менее десяти, плюс еще штук двадцать перекладин- ступенек соответствующей толщины.
Таскали ее по деревне всегда не меньше, чем два мужика, а то и три, если далеко нести. Я эту лестницу, например, самостоятельно могла только передвинуть на метр-другой. Так вот, однажды Рома прислал Надежду с ребенком попросить у меня эту лестницу – что-то там на крыше прибить. Надежда была уже на седьмом месяце, если не на восьмом. Я, конечно, сказала, что сейчас попрошу брата и еще кого- нибудь помочь донести. И каково же было мое удивление, когда она сказала: «Не надо, не надо», одной рукой положила лестницу себе на плечо, другой подхватила с земли свою четырехлетнюю дочку (!!!) и преспокойно пошла своей дорогой!
В больницу на медицинский осмотр в райцентр в Д. она ходила редко, но иногда все-таки ходила – за сорок километров, по жаре, всегда пешком через лес! Рома возить отказывался: «Я занят, да и нечего, ей надо – пусть идет сама, а то пусть не ходит». Когда она выбиралась на шоссе, ее иногда подбрасывали попутки, и то не всегда.
При этом цыган был очень не прочь получить нового ребенка – мальчика, конечно. Насчет второй девочки он и думать не хотел и только говорил: «Пусть попробует еще раз девчонку родить, так взгрею, что своих не узнает!» Но самая главная опасность подстерегала бедную дуру Надежду впереди. Когда она уже должна была родить, Рома соблаговолил довезти ее до больницы в Д. и лично присутствовал при беседе с врачом.
И вот, на вопрос врача, которые по счету роды, Надежда берет и в присутствии мужа отвечает: «Шестые». Вот это да! Налицо один ребенок – девочка. Второй должен вот-вот родиться. А где еще четыре?! Надежда осталась в больнице, а разъяренный Рома явился домой, весь исполненный самых черных подозрений. То, что он у нее не первый муж, он, разумеется, знал или догадывался. Но где дети?
Рома в ярости заявил, что ненавидит женщин, которые бросают своих детей, и если выяснится, что Надежда их бросила, то он ее убьет совсем или как минимум выгонит навсегда. Слава богу, все кончилось хорошо – родился мальчик, и Надежда смогла доказать мужу, что остальные четыре ребенка остались «где- то там, у ее матери».
Кстати, Надежду почему-то не оставили в больнице Д. Почему? Из-за неясной национальности? И повезли за сорок километров в В., там тоже не приняли, отправили в Н., и в конце концов, кажется, она родила прямо в машине скорой помощи, не доехав до Н. Странная история.
Так или иначе, Рома забирал их с сыном уже из Н. Мальчика привезли в Булавино, назвали Веней. Все очень радовались, потому что это был первый новорожденный чуть ли не за последние сто лет у нас в деревне.
Все дарили Надежде, по обычаю, подарки, я тоже подарила деньги и красивый кувшин. Хотя зачем цыганке кувшин? Ну, в крайнем случае, надеюсь, продаст. Надежда надела очень красивое синее бархатное длинное платье, помыла волосы (оказалось, что она блондинка). Короче, вся деревня гуляла и веселилась.
О том, как Зоя ездила жаловаться районному начальству
Некоторое время цыгане, видимо, намеревались обосноваться в нашей деревне окончательно. Во всяком случае, они совершали разные действия, которые окружающие истолковывали именно так. Например, Рома подал заявление на получение участка земли в нашей деревне. Участок был получен, и Моркунов даже стал строить на нем в счет его заработков отдельный дом для них (было ясно, что наша развалюха долго не продержится, в ней текла не переставая крыша, было холодно зимой, да и я не готова была вечно терпеть их на своем дачном участке).
Дом был практически готов, вопрос стоял об устройстве печки или иного нагревателя и о прорезании окон. Однако тут цыганские планы начали как-то меняться. Источником перемен явилась Зоя. Они сообщили, что «Зое тут надоело, и она хочет уехать». Казалось бы, неподвижный человек, не выходит из дому, какая ей разница, где жить: здесь или в каком-то другом месте? Нет, Зое надоело, и она хочет уехать.
Рома с Надеждой, похоже, уезжать не хотели или сначала не очень хотели. Однако после серии скандалов Зоя потребовала, чтобы ее отнесли и посадили Моркунову на крыльцо, что и было выполнено Елисеем. А Моркунову она заявила, что требует, чтобы ее немедленно перевезли на ту сторону озера, на автобусную остановку. Она, мол, едет в Д. Зачем ей в Д., она не объясняла, а только шипела и ругалась. В конце концов Моркунов плюнул и отвез их с Елисеем, предупредив, что забирать обратно не намерен. Рома с Надеждой пока остались в Булавино.
Дальнейшие события развернулись в Д., и мы о них узнали от потрясенного Моркунова, которому позвонило районное начальство на следующий день.
Зоя действительно добралась до Д. и отправилась прямиком в администрацию района. В кабинете главы района вдруг распахнулась дверь, и под вопли ополоумевшей секретарши в кабинет БОСИКОМ (!) заковыляла Зоя! Главу района чуть не хватил удар. Зоя уселась и сообщила, что ее и ее семью уже два года держит в рабстве в отдаленной деревне некто Моркунов, не поит-не кормит, заставляет работать день и ночь, денег не платит. «Вот видите, даже обуви не дает!» – тут она показала на свои босые ноги. Уехать тоже не разрешает. Говорила ли она, что их еще заковывают в цепи, я не помню, но, наверное, об этом можно было сделать выводы. Ей, бедной Зое, чудом удалось вырваться, и она просит районное начальство принять меры к негодяю-рабовладельцу.
Глава района заметался, стал призывать помощников, ответственных за социальные вопросы на селе, и прочий чиновничий народ. Некоторое время царила сумятица, потом Зое пообещали, что «с вопросом разберутся», и она удалилась на своих скрюченных ногах. После ее ухода глава района обнаружил, что у него со стола пропал мобильный телефон.
После звонка из районной администрации Моркунов схватил Рому как живого свидетеля и тоже помчался в Д. Зои и Елисея уже и след простыл, но Рому и Моркунова, разумеется, сразу же повели к главе района, который потребовал объяснений. Надо сказать, что Рома добросовестно подтвердил все, что говорил его наниматель: про то, что работали они втроем, а Зоя никогда не работала, и никто ее не заставлял, что деньги платили и даже оформили ему участок и почти построили дом. Что у Зои, конечно же, есть нормальная обувь, и не одна пара (к этому вопросу глава района возвращался несколько раз), и что никто их не держит насильно, а просто они сами не хотят уезжать.
В завершение Рома для достоверности плюнул и сказал: «Ну ее к черту, эту Зою, видеть ее больше не хочу!»
Глава администрации вроде бы поверил. Пропавший мобильный телефон тоже придавал достоверности всем этим объяснениям. Короче, их отпустили с миром.
Однако вскорости стало ясно, что долго в Булавино цыгане не задержатся. Рома с Надеждой сначала говорили, что да, мол, они остаются еще на год, но как-то уже неуверенно, а осенью заявили, что хотят уехать. Должно быть, они как-то связались с Зоей и Елисеем, потому что уже знали, где они находятся и что с ними, и, вероятно, собирались с ними вновь объединиться.
Свой участок и сруб Рома продал мне за сто тысяч рублей (специально приезжал ко мне в Москву), что было вполне близко к рыночной цене. Мне он, собственно, был не нужен, но, во-первых, я была уверена, что практически построенный дом для рабочих охотно выкупит Моркунов через некоторое время; во-вторых, я собиралась строить дом для Аленки и планировала поменять участок и сруб цыгана на строительство дома для Аленки. В-третьих, я, честно говоря, была рада, что избавляюсь от этого соседства и цыгане уедут. А в-четвертых, я не хотела, чтобы эта странная семья уезжала из Булавино нищими и озлобленными. Еще со злости подпалят мне самой дом или все окна разобьют.
И вообще, мне всегда было жалко Надежду.
Поэтому я заставила цыгана написать доверенность на продажу участка и сруба на имя адвоката из Д., с которым я была уже знакома. Он также написал расписку о получении денег, и в присутствии двух свидетелей я отсчитала ему сто тысяч. Выяснилось, что бедняга почти не умел писать. Он спрашивал меня, как пишется буква «ю», некоторые буквы писал вверх ногами. Текст, разумеется, я ему диктовала сама. Когда надо было переписать паспортные данные из его паспорта, он не мог найти, где номер, а где серия.
