И Нина встала, оделась, взяла топор и фонарик и вышла в ноябрьскую ночь под дождь и ветер, чтобы спасти свою лошадь. Было ей в это время уже за шестьдесят пять. Она добралась до места катастрофы, долго рубила сломанную подводу топором при свете фонарика, кое-как сумела ее по частям откинуть в сторону и высвободить Малину. Помогла ей встать и повела в деревню.
Никанор потом долго болел и всегда с ужасом вспоминал эту историю.
Итак, в деревне жила старая лошадь Малина, которая уже очень давно не жеребилась, потому что не было в деревне жеребца. И вдруг однажды, откуда-то из другой деревни (кажется, из Покровья), кто-то приехал на коне и на несколько дней задержался в Булавино.
И тут оказалось, что Малина не такая уж старая, потому что через некоторое время она вдруг принесла маленького рыжего жеребенка.
Жеребенок родился прямо у нашего забора, мои дети бегали его гладить и кормить мамашу хлебом. Как сказал Никанор, это был первый жеребенок в деревне за последние двадцать лет. Однако держать его Никанор не собирался. Его логика была исключительно практической: пока жеребенка можно будет использовать в качестве рабочей силы, должно пройти два года, и все это время его надо кормить. На какие шиши? И вообще, зачем он ему нужен, у него ведь уже есть Малина.
Возрастом Никанор в то время был очень стар, видел плохо. Нина уже умерла, и он собирался вскоре последовать за ней. Новая лошадь была ему решительно не нужна. Поэтому он собирался жеребенка в ближайшее время забить, а шкуру сдать скупщикам. Узнав об этом, детишки подняли вой, что, мол, жеребенка жалко.
Мне тоже было его жалко. И я отправилась к Никанору покупать лошадь. Никанор был очень рад такому решению проблемы и с удовольствием продал мне жеребенка за двести рублей, по цене шкуры. Ударив со мной по рукам и получив деньги, он поинтересовался, а как я собираюсь этого жеребенка содержать, когда наступит зима и я уеду в Москву?
Насчет этого у меня был некий план: Моркунов тогда уже завел свое фермерское хозяйство, и я собиралась сдать жеребенка «на постой» к нему. Я отправилась на ферму. Моркунов уже поджидал меня, сидя на крыльце.
«Что, говорят, ты лошадь купила? – встретил он меня вопросом. – А знаешь ли ты, почем нынче овес?» Выяснилось, что, по его мнению, жеребенок должен был съедать в день по три килограмма овса, не считая сена, и за этот овес мне следовало заплатить за год вперед, чтобы его можно было поставить на фермерскую конюшню. Мы с ним немного поторговались, потому что я доказывала, что три килограмма овса в день, наверное, съедает призовой жеребец, каждый день участвующий в скачках, а не маленький жеребенок.
Признаюсь, что это было с моей стороны совершенно голословное утверждение. На самом деле я не знала, сколько овса положено съедать лошади. В конце концов некий компромисс был найден, я заплатила за годовое содержание жеребенка три тысячи рублей (в пятнадцать раз дороже, чем стоил он сам), и его судьба была окончательно решена.
Из этого жеребенка и выросла лошадка Афина – невысокая, очень приветливая и милая, рыжей масти. Именно она оказалась «любимой женой» нашего Барона и каждый год приносила ему по жеребенку. Он очень ее любил, а остальные лошади не любили, кусали и били ее, когда им это удавалось.
Один раз я видела, как Барон стоял, привязанный к конюшне, а остальные лошади паслись за перелеском в поле. И вдруг Афина закричала: наверное, ее опять укусила Гера, она часто это делала. Барон рванулся так, что чуть не снес здание конюшни. Он бился и метался на привязи, рыл огромными копытами землю, пытался разбить бревенчатую стену, к которой был привязан. Одним словом, зрелище было совершенно жуткое. Он рвался к своим кобылам навести порядок и защитить свою любимую лошадку.
Афина родила нескольких жеребят, оплачивать содержание которых я на этот раз отказалась, и их продали в конноспортивные школы. Оказывается, это большая проблема для конноспортивных школ – купить здоровых жеребят. Их мало, и их всюду выискивают. За нашими жеребятами приезжала специальная машина-коневозка из Москвы.
На Афине мои дети и я сама немного поучились ездить верхом, и она довольно много поработала, катая Дашиных постояльцев гостиницы. Потом Даша уговорила меня отдать ее знакомым, в «хорошие руки», в конноспортивную школу для детей, где была нужна именно маленькая лошадь, но не пони.
Даша ездила пару раз в эту школу и говорит, что Афина до сих пор там трудится и с ней хорошо обращаются.
Социально-экономический очерк жизни российской деревни в Н-ской губернии. История о двух таджиках
Итак, в момент «перестройки» население в деревне полностью сменилось, и вместо старых крестьянских семей здесь стали зимовать фермеры городского происхождения и группа их временных работников. Слава Богу, что это произошло, потому что иначе деревню бы постигла участь многих «неперспективных» деревень средней полосы, она осталась бы вообще без постоянного населения и подвергалась бы зимним разграблениям; не было бы молока и, вероятно, отключили бы электричество.
С электричеством проблемы и так периодически возникают. Например, столбы линии электропередачи были у нас деревянные, установленные после войны, где-то семьдесят лет назад. Столбы, естественно, в конце концов сгнили и начали валиться от более или менее сильного ветра.
Первый раз электричество пропало еще при Нине и Никаноре, когда после бури попадали столбы в лесу на достаточно большом участке. Электричества не было целых три года. Нина и Никанор время от времени ездили ругаться в райком в Д. (дело было еще при советской власти). Ездили туда иногда и другие жители Булавино, даже я один раз ездила. Встречали всех вежливо, обещали все починить, просили деревню не бросать, а «держать, как последнюю линию обороны».
Через три года действительно починили. Все это время мы готовили еду либо на печках в избах, либо, во время летней жары, на костре на улице, а освещали жилье керосиновыми лампами и свечками. Знаете ли вы, как нынче трудно купить керосиновую лампу или хотя бы запасное стекло к ней? Вот попробуйте как-нибудь!
Второй раз столбы попадали уже при «новой власти», когда в деревне функционировала ферма. Собственно, упал только один столб, да еще один покосился, но стало ясно, что старым деревянным столбам приходит конец. На райком больше надежды не было, и поэтому наша семья и моркуновская ферма приняли решение заменить деревенские столбы на бетонные за свой счет. После переговоров с районными электрическими службами выяснилось, что у них есть некий план по замене столбов: кажется, четыре километра линий электропередач в год они должны обновлять в пределах района. При этом не указывалось, где именно надлежит в данном году произвести это обновление.
Были приложены некоторые усилия с нашей стороны, и местом очередного обновления линий в следующем году была избрана наша деревня. Сколько-то пришлось доплатить, чтобы новые столбы оказались именно бетонными, а не деревянными, было добавлено несколько новых столбов у тех домов, где их не хватало, а деревенский трансформатор был заменен на более мощный. После этого катастрофические многодневные отключения электричества прекратились, но после каждой грозы электричество отключают на несколько часов для мелкого ремонта.
С тех пор у меня осталось твердое убеждение, что в деревенском доме обязательно должна быть печка, да еще с конфорками, пригодными для готовки пищи. Кто знает, что может случиться, особенно в нашей стране?
Сейчас многие владельцы домов в деревне, включая Моркунова, кстати, считают, что при строительстве дома вполне достаточно установить электрические нагреватели, но я каждый раз вспоминаю тот трехлетний период без электричества, поэтому во всех наших домах установила нормальные печи.
Такое же отношение у меня и к дровам. Сердце мое спокойно только тогда, когда у каждого дома сложен запас дров на два-три года вперед или, если зимовать в деревне, хотя бы на одну зимовку. Остальные надо мной посмеиваются: что, мол, мировую войну собираешься в деревне пересидеть? Войну не войну, а запас карман не тянет. А может, и войну. Кто знает, как жизнь может повернуться. И в подвале у меня продукты (крупы, сахар, соль, тушенка, даже водка) тоже хранятся в немалом количестве – при экономном
