Василий Аксенов. Сентиментальное путешествие

прямо писал: боялся – арестуют. И вон тот фургон на углу – для него.

* * *

И верно – начинают душить.

Центральная печать издает обличения колоссальными тиражами.

«Правда». № 30 от 9 марта 1963 года. Первая полоса. Шапка: ВСТРЕЧА В КРЕМЛЕ. Деятели советской литературы и искусства – с партией, с народом. Советская творческая интеллигенция: «нет» – безыдейности, формализму, псевдоноваторству. О гражданской позиции художника, об искусстве большой коммунистической правды, о борьбе с чуждой идеологией. Заголовок: «Об ответственности художника перед народом». Речь секретаря ЦК КПСС Л.Ф. Ильичева на встрече руководителей партии и правительства с деятелями литературы и искусства 7 марта 1963 года. 12 марта «Литературная газета» печатает речь Хрущева «Высокая идейность и художественное мастерство – великая сила советской литературы и искусства».

От Москвы до самых до окраин гремит команда: мочить.

Глава 4 Мороз и солнце

1

Помните, как у Булгакова в «Собачьем сердце» Шариков сообщает о своей службе? «Вчера котов душили, душили…»

Чем-то подобным после памятных кремлевских встреч занялась часть писателей, критиков, художников. И, возможно, примерно так же делились они своими впечатлениями: душили-душили, душили-душили… Ну, не в прямом, понятно, смысле. Но и не вполне в переносном. Никита Сергеевич обещал крамольникам лютый мороз? Вот он и затрещал. Знаете, как это бывает: выйдешь на двор – а там такой холод, что вдыхать вдыхаешь, а не вдыхается. Душный холод.

«Зарвавшимся одиночкам – и старым (это о ком: об Эренбурге, о Твардовском?), и молодым (это – явно про «шестидесятников») наш здоровый, могучий, многонациональный коллектив советских писателей заявляет: 'Одумайтесь, пока не поздно. Советский народ терпелив. Но всему есть предел'», – предупреждал в «Правде» Любомир Дмитриенко.

Когда статья в главной газете озаглавлена «Против идейных шатаний», это что – шутки?

Гремят речами пленумы творческих организаций. Кто там вякает в защиту шатающихся? Борщаговский[69]? Считает, что это «внутренняя творческая и гражданская потребность продиктовала Аксенову 'Звездный билет'»? Что этот «противоречивый прозаик» находится всего лишь в 'беспокойном поиске'? И каковы же результаты этого поиска? А вот они – «Апельсины из Марокко»! Вам мало, Александр Михайлович? Ах, вы полагаете, что «молодые писатели… нигде не находят героя, которого им предлагают…» Ну так пожалуйте на пленум Московской писательской организации, послушайте вопрос: «Понимает ли Борщаговский, на кого он замахнулся? На самое дорогое в нашей жизни – на советского человека, строителя коммунизма!»

Вот какие звучали вопросы. А про себя-то вопрошающие небось соображали: не, не зря поперли Михалыча из партии за участие в «антипатриотической группе театральных критиков» в славную пору борьбы с безродными! Не зря он Аксенова-то защищает. У того-то мамаша-то Гинзбург. Ох, одного поля ягоды…

Ну понятно, мысли остаются при авторах, а тексты публикуются. А это страшно.

– По старым меркам, – вспоминал Гладилин, – двух статей в «Литературке» хватило бы на десять лет лагерей, а «Литературка» плевалась полгода…

Опала. Реальная. И хоть время уже не то, и не надо как Зощенко делать вид, что не узнаешь знакомых, чтобы не ставить их в опасное положение. Но от опальных требуют признаний. Нет, не в преступлениях. В ошибках. Но – публично. Чтоб все видели: кается «зарвавшийся одиночка»! Вот чего ждут собратья по перу. Этого требуют трудовые коллективы.

Шлифовальщица-шерховщица Нина Денисова, Каландаровожатый Анатолий Игумнов, секретарь завкома ВЛКСМ Галка Кукуева – да все вообще хлопцы и девчата с завода «Каучук» такого жару задают Аксенову, что о-го-го! Это и вас касается, товарищ Хуциев, только попробуйте ссорить наши поколения. Ну-ка, смирно перед горкомом партии!

И автор «Заставы Ильича» заверяет: «Приложу все силы, чтобы преодолеть ошибки картины, сделать ее полезной и нужной для советских людей».

Можно ли винить его за это? Можно ли винить других за покаянные статьи и письма? Ведь всего несколько лет прошло с 1949 года, когда Ахматова поздравляла Сталина с днем рождения в «Огоньке», а до того Пастернак славил его в «Известиях», и Мандельштам посвящал ему оду…

2

«Оттепель» сменила ледяная стужа. Ручейки промерзли. Почти до дна.

«Особенно много я думаю об ответственности художника перед обществом, думаю… о собственной ответственности. Надо искать пути к высокой простоте и подлинной народности языка скульптуры. <… > У нас есть марксистско-ленинское мировоззрение – самое целостное из всех существующих в мире. Я еще раз говорю себе: надо работать лучше, идейнее, выразительнее – только таким образом можно быть полезным стране и народу». Это – Неизвестный. 15 марта. Газета «Правда». Здесь же Рождественский: «Мы должны ежечасно… как говорил Маяковский, 'мерять по коммуне стихов сорта' <…> И отвечать за каждое слово, за каждую строку и за каждую страницу, как за свою страну».

На IV Пленуме правления Союза писателей СССР, созванном, похоже, специально для шельмования Евтушенко и Вознесенского, последний напоминает участникам, что сказал ему в Кремле Хрущев: работайте. «…Эти слова для меня – программа. <…> Я не оправдываюсь… Я просто хочу сказать: для меня самое главное – работать, работать и работать. И эта работа покажет, как я отношусь к стране, к коммунизму…» Нет, этих ребят голыми руками не возьмешь! Они знают, как разговаривать с такими аудиториями. Нападают на Евтушенко за то, что напечатал в парижском L’Express’е свою «Автобиографию рано повзрослевшего человека»? А что тут такого? А то, что юн еще мемуары кропать да в заграничных листах печатать. Тридцать один год всего, а туда же! Да с вами поживешь – год за два, а то и за три считать надо… Так что считаю себя непонятым. Точнее – понятым неверно. Примерно так.

Неверно, говоришь? А вот погоди… Гагарин тебе разъяснит. А коли и космонавт-1 не авторитет, значит, слеплен ты из вражьего теста. А Юрий Алексеич, гордость наша, вот что пишет в «Литературной России» в своем «Слове к писателям»: «Что можно сказать об автобиографии Евгения Евтушенко, переданной им буржуазному еженедельнику? Позор! Непростительная безответственность» [70]. Это в апреле. А в мае – на Всесоюзном совещании молодых писателей восклицает: «Я не понимаю вас, Евгений Евтушенко… Вы писатель, поэт, говорят, талантливый. А опубликовали в зарубежной прессе такое о нашей стране и о наших людях, что мне становится стыдно за вас. Неужели чувство гордости и патриотизма, без которых я не мыслю поэтического вдохновения, покинуло вас, лишь только вы пересекли границы Отечества?[71]»

Может, и впрямь довольно их выпускать за священные границы? Замкнуть рубежи? А то они там Бог весть что городят. Вот, скажем, тот же Евтушенко. Репортер журнала Der Spiegel у него интересуется: «Был ли коммунистом, по вашему мнению, Христос?», а тот возьми да и заяви: «В известном смысле – да!» Это как понимать? Советский поэт считает, что Христос был? Заигрывает с «боженькой»? А как же знаменитая кишка последнего попа на шее последнего царя? А Der Spiegel этот зловредный, № 22, понимаете ли, и выходит 30 мая 1962 года. А на обложке – Евтушенко во весь лист. Лохматый. Глаза хитрющие. И тут же на желтенькой специальной полосочке напечатаны его как бы слова «Красное знамя – в грязных руках?».

Да за такое… Нет, товарищи, явно «стремление потрафить заграничному журналу или газете зашло очень далеко»! А мы их в Парижи и Бонны отправляли. Столько печатали. Всё.

Публикации для «шестидесятников» закончились. За исключением покаянных писем. Вообще все тексты, казавшиеся редакторам хоть сколько-нибудь «сомнительными», задерживались, возвращались на доработку, а то и вообще рассыпались. Порой под горячую руку попали авторы, о коих в Георгиевском зале и не вспоминали. Скажем – Лидия Чуковская. Издательство «Советский писатель» отказало ей в публикации уже принятой к изданию и даже частично оплаченной «заветной повести о 1937 годе»